Псков – один из древнейших русских городов, неразрывно связанных с главнейшими событиями отечественной истории. До сих пор неизвестно, в каком году была заложена Псковская крепость, но самые первые строения могли здесь появиться ещё в X веке.
Игумен Арсений (Соколов): Приход без общины становится бессмысленным требным конвейером
Опубликовано 17 августа 2013 г.
Покаяние
Что же делать?
Не уставать прилагать усилия к тому, чтобы приход вырос до состояния общины. Евхаристической общины, в которой все, начиная с настоятеля, вместе каются, вместе молятся, вместе совершают литургию и причащаются. Общины, в центре которой — Слово Божие и Евхаристия. Чтобы каждый, переступающий порог храма, принял призыв Спасителя: «Покайтесь и веруйте в Евангелие!» (Мк 1:15).
Легко сказать, да трудно сделать. На пути общинного строительства подстерегает много опасностей и искушений. Есть риск, что вместо Евангелия и Евхаристии в центре такой общины вдруг окажется человек (например, настоятель или другой священник), или что главным станет социальная деятельность или просто совместное времяпрепровождение, или какая-нибудь псевдоправославная идеология. Но, как говорят португальцы, «queinãoarrisca, nãopetisca» (кто не рискует, тот и не закусывает): без труда нет и праздника.
Полностью застрахован от ошибок лишь тот, кто ничего не делает. Чтобы не было духовных перекосов, важно также все делать по согласованию со своим епископом, который, в отличие от поставленных им пресвитеров, является пастырем в полном смысле этого слова.
А самое главное — надо не забывать, что все мы, и клирики, и верные — лишь орудие в руках Божьих, что без благодати Божьей ничего хорошего у нас не получится. И что главой и строителем Церкви является сам Христос. Нехристоцентричная община с самыми прекрасными делами — пародия на церковь.
С самых ранних времен христианства существуют разные формы церковной жизни. Мне кажется, сегодня правильней не противопоставлять друг другу разные экклезиологии -приходскую, общинную и евхаристическую, а искать пути их сочетания.
Община в чистом виде, без прихода едва ль возможна, разве что в каких-то экстремальных условиях (тюрьма, армия, миссионерский стан). В свою очередь, приход без общины становится бессмысленным требным конвейером. Почему бы не быть сразу тому и другому: пусть приход будет формой существования общины.
Да, именно Евхаристией созидается Церковь, о чем немало писал в свое время прот. Николай Афанасьев. Но ведь верно и другое — Евхаристия выражает уже имеющееся единство церковной общины, ее совершающей. Если нет этого единства верных и клириков во Христе, Евхаристия становится чисто механическим действием, а литургия (букв., по-гречески «общее дело») — частным делом причащающихся.
Пользуясь случаем, поздравляю всех с праздником Пятидесятницы — днем рождения Церкви. Дух Святой, снизошедший на учеников и апостолов и создавший из них Церковь, да исполнит и нас своей созидающей силы!
Игумен Арсений (Соколов), настоятель Всехсвятского прихода Московского Патриархата в Лиссабоне, Португалия — о приходской жизни и таинствах Церкви.
Прежде всего, следует разобраться с самими терминами покаяния и исповеди. Эти понятия близки, но отнюдь не тождественны.
Покаяние
Переводчики Библии на русский язык используют слово «покаяние» как для передачи еврейского термина «тшува», так и для передачи греческого термина «метанойя». Существительное «тшува» означает, прежде всего, «возвращение» и происходит от глагола «шув», возвращаться (например, возвращаться домой из путешествия). В религиозном смысле «тшува» — это возвращение к Богу.
Греческое слово «метанойя» буквально переводится как «изменение ума». То есть изменение внутреннего состояния, смена представлений и образа жизни. Обычно русские переводы передают и «тшуву», и «метанойю» одним и тем же словом «покаяние», объединяя, таким образом, два значения, два смысла, содержащиеся в оригинальных библейских словах.
Когда человек сбился с дороги и пошел в неверном направлении, ему, чтобы окончательно не заблудиться, нужно развернуться и пойти обратно, к тому месту, откуда он начал идти неверным путем. Это невозможно сделать, пока не осознал, что идешь не туда, пока не произошла «перемена ума».
Прекрасная иллюстрация этому — евангельская притча о блудном сыне, который сначала «пришел в себя» (Лк 15:17), а затем — «встал и пошел к отцу своему» (Лк 15:20). У персонажа притчи сначала произошла «метанойя», а затем он решительно встал и совершил «тшуву», возвращение. Если бы была только «метанойя» без «тшувы» (раскаянье без возвращения), он бы, наверное, так и погиб в той далекой стране, в которой оказался.
Одна лишь «метанойя» без решительной «тшувы» привела Иуду к отчаянию и самоубийству: «Иуда,.. раскаявшись,.. пошел и удавился» (Мф. 27:3–5). Итак, в покаянии необходимы как осознание удаления от Бога, так и решительные действия по возвращению к Нему.
Исповедь
Грех нужно не только осознать и не только внутренне отвратиться от него, но и открыть, объявить его Богу: «Я открыл тебе грех мой и не скрыл беззакония моего» (Пс. 31:5). Нужно не просто вернуться к Богу, а со смиренным признанием: «Отче, я согрешил… и… недостоин» (Лк. 15:21). Зачем? Разве всеведущий Бог этого не знает, разве можно Ему вообще что-то открыть? Нет, это исповедание, это признание нужно для меня, грешника, им я выражаю свое сожаление и раскаяние в содеянном: от избытка сердца говорят уста. Исповедь — это откровение греха, его называние.
Итак, покаяние сопряжено с решительным отвращением от неправильного направления жизни и выражается в исповедании пред Богом, в смиренном откровении пред Ним всего своего сердца, с твердой надеждой на помилование. Но может ли такое радикальное действие быть частым? Может ли блудный сын каждую неделю уходить от отца и вновь возвращаться к нему? Нет. Что же в таком случае происходит в обычной исповеди?
Блудный сын вернулся в отчий дом и живет с отцом. Но ведь это жизнь, и дети не всегда бывают послушны родителям, часто огорчают их. А потом просят прощения. С регулярной исповедью — то же самое. «Омытому нужно только ноги умыть» (Ин 13:10), — говорит Спаситель Петру. Человек не совершен и не может летать по воздуху. Мы ходим по земле и не можем не запачкать ног.
Греческое слово «метанойя» буквально переводится как «изменение ума». То есть изменение внутреннего состояния, смена представлений и образа жизни. Обычно русские переводы передают и «тшуву», и «метанойю» одним и тем же словом «покаяние», объединяя, таким образом, два значения, два смысла, содержащиеся в оригинальных библейских словах.
Когда человек сбился с дороги и пошел в неверном направлении, ему, чтобы окончательно не заблудиться, нужно развернуться и пойти обратно, к тому месту, откуда он начал идти неверным путем. Это невозможно сделать, пока не осознал, что идешь не туда, пока не произошла «перемена ума».
Прекрасная иллюстрация этому — евангельская притча о блудном сыне, который сначала «пришел в себя» (Лк 15:17), а затем — «встал и пошел к отцу своему» (Лк 15:20). У персонажа притчи сначала произошла «метанойя», а затем он решительно встал и совершил «тшуву», возвращение. Если бы была только «метанойя» без «тшувы» (раскаянье без возвращения), он бы, наверное, так и погиб в той далекой стране, в которой оказался.
Одна лишь «метанойя» без решительной «тшувы» привела Иуду к отчаянию и самоубийству: «Иуда,.. раскаявшись,.. пошел и удавился» (Мф. 27:3–5). Итак, в покаянии необходимы как осознание удаления от Бога, так и решительные действия по возвращению к Нему.
Исповедь
Грех нужно не только осознать и не только внутренне отвратиться от него, но и открыть, объявить его Богу: «Я открыл тебе грех мой и не скрыл беззакония моего» (Пс. 31:5). Нужно не просто вернуться к Богу, а со смиренным признанием: «Отче, я согрешил… и… недостоин» (Лк. 15:21). Зачем? Разве всеведущий Бог этого не знает, разве можно Ему вообще что-то открыть? Нет, это исповедание, это признание нужно для меня, грешника, им я выражаю свое сожаление и раскаяние в содеянном: от избытка сердца говорят уста. Исповедь — это откровение греха, его называние.
Итак, покаяние сопряжено с решительным отвращением от неправильного направления жизни и выражается в исповедании пред Богом, в смиренном откровении пред Ним всего своего сердца, с твердой надеждой на помилование. Но может ли такое радикальное действие быть частым? Может ли блудный сын каждую неделю уходить от отца и вновь возвращаться к нему? Нет. Что же в таком случае происходит в обычной исповеди?
Блудный сын вернулся в отчий дом и живет с отцом. Но ведь это жизнь, и дети не всегда бывают послушны родителям, часто огорчают их. А потом просят прощения. С регулярной исповедью — то же самое. «Омытому нужно только ноги умыть» (Ин 13:10), — говорит Спаситель Петру. Человек не совершен и не может летать по воздуху. Мы ходим по земле и не можем не запачкать ног.
Авторы многих статей, посвященных современной приходской практике исповеди справедливо указывают на болезненную привязанность ее к причащению. Бесспорно, этой искусственной привязанности не должно быть — клирики и верные, у которых нет канонических запретов, причащаются на каждой литургии, а исповедуются по мере необходимости.
Правила подготовки ко причащению — одни и для клириков, и для верных. У верных нет особых, более строгих, чем у клириков, правил. Можно ли представить себе епископа или священника, который, совершая литургию, не причащался бы на ней? Такое странное поведение было бы тяжким каноническим нарушением.
Просто присутствовать на евхаристической части литургии бессмысленно. Это как прийти на званый ужин и уйти, не отведав блюд. Евхаристия — Трапеза Господня, брачный пир Агнца. Имеет ли смысл быть простым наблюдателем этого пира? Если по какой-то причине не можешь причащаться (например, не помирился с ближним), то не лучше ли при возгласе «Двери, двери!» выйти с теми, кто еще не крещен или находится под каким-то временным прещением?
Структура любой литургии двухчастна: литургия оглашенных — для всех, двери храма на ней широко распахнуты, чтобы все могли помолиться «о мире всего мира», чтобы услышали Слово Божие и проповедь; литургия верных — для верных.
Но еще большая проблема церковной жизни состоит в том, что многие, исповедуясь всю жизнь, так никогда и не пережили того радикального покаяния, обращения, которое бывает только раз в жизни. Так и не сделали самого главного экзистенциального выбора: принадлежать миру или стать рабом Божьим.
Казалось бы, напрашивается аналогия со старшим сыном из все той же евангельской притчи. Но эта аналогия просматривается лишь в отношении тех, кто никуда от Бога не уходил: с детства воспитывался церковными родителями, которые вовремя подвели к исповедальному аналою, вовремя подтолкнули под венец или в семинарию…
Но ведь на богослужениях много и тех, кто впервые зашел в церковь, уже будучи взрослым, зашел просто поставить свечу и помолиться о чем-то своем. Тех, для кого приход в церковь не связан ни с какой внутренней переменой, кто продолжает жить обычной жизнью, и лишь иногда, не очень часто, заходит в церковь, исповедуется, причащается — но лишь для того, чтобы все наладилось в семье, в быту и на производстве. Здесь уместней вспомнить не притчу о блудном сыне, а беседу Христа с Никодимом (Ин. 3).
Кстати, не пережившие покаяния могут быть неплохими прихожанами. Приходить регулярно на богослужения, исповедоваться, причащаться, нести ответственные церковные послушания, и даже становиться священниками. Но вот общины из них не получится.
Правила подготовки ко причащению — одни и для клириков, и для верных. У верных нет особых, более строгих, чем у клириков, правил. Можно ли представить себе епископа или священника, который, совершая литургию, не причащался бы на ней? Такое странное поведение было бы тяжким каноническим нарушением.
Просто присутствовать на евхаристической части литургии бессмысленно. Это как прийти на званый ужин и уйти, не отведав блюд. Евхаристия — Трапеза Господня, брачный пир Агнца. Имеет ли смысл быть простым наблюдателем этого пира? Если по какой-то причине не можешь причащаться (например, не помирился с ближним), то не лучше ли при возгласе «Двери, двери!» выйти с теми, кто еще не крещен или находится под каким-то временным прещением?
Структура любой литургии двухчастна: литургия оглашенных — для всех, двери храма на ней широко распахнуты, чтобы все могли помолиться «о мире всего мира», чтобы услышали Слово Божие и проповедь; литургия верных — для верных.
Но еще большая проблема церковной жизни состоит в том, что многие, исповедуясь всю жизнь, так никогда и не пережили того радикального покаяния, обращения, которое бывает только раз в жизни. Так и не сделали самого главного экзистенциального выбора: принадлежать миру или стать рабом Божьим.
Казалось бы, напрашивается аналогия со старшим сыном из все той же евангельской притчи. Но эта аналогия просматривается лишь в отношении тех, кто никуда от Бога не уходил: с детства воспитывался церковными родителями, которые вовремя подвели к исповедальному аналою, вовремя подтолкнули под венец или в семинарию…
Но ведь на богослужениях много и тех, кто впервые зашел в церковь, уже будучи взрослым, зашел просто поставить свечу и помолиться о чем-то своем. Тех, для кого приход в церковь не связан ни с какой внутренней переменой, кто продолжает жить обычной жизнью, и лишь иногда, не очень часто, заходит в церковь, исповедуется, причащается — но лишь для того, чтобы все наладилось в семье, в быту и на производстве. Здесь уместней вспомнить не притчу о блудном сыне, а беседу Христа с Никодимом (Ин. 3).
Кстати, не пережившие покаяния могут быть неплохими прихожанами. Приходить регулярно на богослужения, исповедоваться, причащаться, нести ответственные церковные послушания, и даже становиться священниками. Но вот общины из них не получится.
Что же делать?
Не уставать прилагать усилия к тому, чтобы приход вырос до состояния общины. Евхаристической общины, в которой все, начиная с настоятеля, вместе каются, вместе молятся, вместе совершают литургию и причащаются. Общины, в центре которой — Слово Божие и Евхаристия. Чтобы каждый, переступающий порог храма, принял призыв Спасителя: «Покайтесь и веруйте в Евангелие!» (Мк 1:15).
Легко сказать, да трудно сделать. На пути общинного строительства подстерегает много опасностей и искушений. Есть риск, что вместо Евангелия и Евхаристии в центре такой общины вдруг окажется человек (например, настоятель или другой священник), или что главным станет социальная деятельность или просто совместное времяпрепровождение, или какая-нибудь псевдоправославная идеология. Но, как говорят португальцы, «queinãoarrisca, nãopetisca» (кто не рискует, тот и не закусывает): без труда нет и праздника.
Полностью застрахован от ошибок лишь тот, кто ничего не делает. Чтобы не было духовных перекосов, важно также все делать по согласованию со своим епископом, который, в отличие от поставленных им пресвитеров, является пастырем в полном смысле этого слова.
А самое главное — надо не забывать, что все мы, и клирики, и верные — лишь орудие в руках Божьих, что без благодати Божьей ничего хорошего у нас не получится. И что главой и строителем Церкви является сам Христос. Нехристоцентричная община с самыми прекрасными делами — пародия на церковь.
С самых ранних времен христианства существуют разные формы церковной жизни. Мне кажется, сегодня правильней не противопоставлять друг другу разные экклезиологии -приходскую, общинную и евхаристическую, а искать пути их сочетания.
Община в чистом виде, без прихода едва ль возможна, разве что в каких-то экстремальных условиях (тюрьма, армия, миссионерский стан). В свою очередь, приход без общины становится бессмысленным требным конвейером. Почему бы не быть сразу тому и другому: пусть приход будет формой существования общины.
Да, именно Евхаристией созидается Церковь, о чем немало писал в свое время прот. Николай Афанасьев. Но ведь верно и другое — Евхаристия выражает уже имеющееся единство церковной общины, ее совершающей. Если нет этого единства верных и клириков во Христе, Евхаристия становится чисто механическим действием, а литургия (букв., по-гречески «общее дело») — частным делом причащающихся.
Пользуясь случаем, поздравляю всех с праздником Пятидесятницы — днем рождения Церкви. Дух Святой, снизошедший на учеников и апостолов и создавший из них Церковь, да исполнит и нас своей созидающей силы!