Псков – один из древнейших русских городов, неразрывно связанных с главнейшими событиями отечественной истории. До сих пор неизвестно, в каком году была заложена Псковская крепость, но самые первые строения могли здесь появиться ещё в X веке.
Пластмассовые глаза конформизма, или о вреде частой исповеди
Опубликовано 4 июля 2013 г.
На Правмире священники отвечают на вопросы о практической стороне исповеди. Среди прочего, звучат советы исповедоваться как можно чаще. А как выглядит это «чаще» с другой стороны креста и Евангелия, глазами мирянина?
Меня крестили лет в 12–13 — просто так, «шоб було». Ничего не объяснили, ничему не научили, Кто такой Бог и что теперь делать — не рассказали. Просто построили шеренгу из пары десятков разновозрастных людей и покрестили скопом. До совершения Таинства мне было всё равно — раз неверующие мама и прочие родственники так хотят, хорошо, послушаюсь, а мне от этого ни жарко, ни холодно. А вот после…
Мир изменился. Я оказалась на пороге отношений, к которым совершенно не была готова, и совета спросить было не у кого. Я не верю в Бога. Но… вот же Он? И тогда я сказала: «Господи, я в Тебя не верю. Но если Ты есть, я не хочу Тебе лгать». И сняла крест. Чтобы через годы надеть его уже осмысленно — как величайшую святыню и величайшее сокровище.
Да, потом были отчаянные поиски смысла на краю пропасти и прочие очень русские подростковые переживания, просьбы «если Ты есть — покажись». И показался — так, что мне мало не показалось. Зато стало понятно, кто я, где я, от чего меня надо спасать и зачем. И самое главное — стало понятно, ради чего жить. Было больно. Было страшно. Было стыдно. Но я ни разу не пожалела, что всё было именно так, а не иначе. И почему-то мне страшно представить, кем бы я была сейчас, поступи я тогда не по совести, а «как правильно».
Читаю я на Правмире колонки духовенства об исповеди и натыкаюсь на следующее: священник приводит слова прп. Исаака Сирина о том, что покаяние — это трепет души пред вратами Рая. Очень хорошие и правильные слова, так и есть. Какой Ты, Господи, — и какой я… Но потом строится следующая логическая цепочка: покаяние совершается на исповеди — исповедь есть встреча человека с Богом — давайте исповедоваться как можно чаще. Вот эта цепочка вызывает у меня несогласие.
Во-первых, покаяние может настигнуть человека в любую минуту — не обязательно перед крестом и Евангелием. Почитал вечером правило, вспомнил, как день прошёл — порой поневоле заплачешь. Шёл по улице, молился тихонько про себя, и вдруг вспомнился случай тысяча девятьсот незабвенного года, на который тогда внимания не обратил — а теперь он рвёт твоё сердце на куски. Очень по-разному бывает. Более того, сказать «прости», как только осознал грех — это норма духовной жизни.
Во-вторых, чтобы встретиться с Богом, существует не только исповедь. На это есть и другие церковные таинства — хоть понимай их как семь из «Закона Божия», хоть более широко, в смысле «в Церкви всё таинственно». Евхаристия — не встреча ли с Богом? Молитва? Дела любви и милосердия? Если ищешь Бога, встретить Его легко — за исключением особых периодов жизни под действием божественной педагогики, но речь сейчас не о них.
В-третьих… Вода и воздух необходимы для жизнедеятельности человека. Без них он умирает. Так давайте пить по три ведра в день и делать по сто дыхательных движений в минуту! Не хотите? Боитесь умереть? От полезных воды и воздуха?
А я боюсь умереть от частой исповеди.
Эти слова — не плод логических построений, и не в пылу полемического пафоса они родились. Это плод печального духовного опыта.
Жизнь человека, сколько-то лет назад осознавшего, что Евхаристия — смысловой центр и литургии, и христианской жизни вообще, была похожа на полосу препятствий. Особенно если человек этот руководствовался правилами подготовки из молитвослова и понятия не имел о других практиках.
Итак, если у нас есть воскресные дни плюс праздники, которые выпадают на неделе, это означает много молитвы и практически вечный пост. Если искренне считаешь эти условия необходимыми и искренне ищешь Бога — такая жизнь оказывается вполне подъёмной, а потом и рутинной.
С исповедью не так. Конечно, если у человека идеальная ситуация: внимательный духовник, с которым можно мельчайшие помыслы обсудить, и всё, что тот посоветует, а человек выполнит, идёт на пользу — остаётся только порадоваться за обоих. Так можно, наверное, и десять раз в день исповедоваться.
А если с другой стороны аналоя с крестом и Евангелием малознакомый священник? Священник, с которым вы очень разного духовного устроения? Каждый раз другой священник? Да, Таинство совершает Господь, да, если Он захочет, вразумит через кого угодно. Но человеческий фактор тоже никто не отменял. Благословение на что угодно, которое твоей духовной жизни повредит, можно получить и на исповеди. Даже если не просишь. Даже если священник искренне хотел «как лучше».
Разумнее не выворачивать душу наизнанку, артикулируя мельчайшие нюансы, которые могут быть до конца понятны только давно и хорошо знающему тебя духовнику, а просто называть грехи самыми общими словами. Но вот ведь незадача: из этих общих слов получаются стандартные списки.
Я гордый человек? — да, я в этом каюсь, но мало что могу с собой поделать. Я болтаю лишнее? — да, каюсь, хочу исправиться, но не могу за своим языком уследить. Я неаккуратно отношусь к дедлайнам и этим порчу жизнь коллегам? — да, мне очень стыдно, я пытаюсь исправиться, но понимаю, что головой об стену тут ещё биться и биться. И многое, многое другое… У каждого есть стандартный список такой беды, которую ни сегодня, ни через месяц, ни через год до конца победить не получится. А по многим пунктам — дай Бог, чтобы хоть к концу жизни полегче стало.
И вот я прихожу с этим на исповедь сегодня. Мне стыдно за себя, мне больно проговаривать эти слова, но я надеюсь, что Господь простит, исцелит и поможет. Это та встреча, о которой говорил прп. Исаак. Но вот я прихожу с этим же списком, образно говоря, завтра — с точно таким же, чего-то нового нагрешить не было ни времени, ни удобного случая — и мне эти слова даются уже с меньшей болью. Прихожу послезавтра — и рассказываю их как стих на уроке литературы, разглядывая замысловатые узоры на крышке Евангелия.
И вот тут мне делается страшно. Единственной покаянной мыслью на этой исповеди становится: «Господи, прости, что я вообще сегодня сюда пришла!». А потом я поняла, что это была ещё одна точка невозврата в моей жизни, ещё одна дверь в мир конформистов с пластмассовыми глазами. Которых не смущает исповедь без покаяния. Для которых нет моральной проблемы носить крест без веры в Бога.
Исповедь — не пропуск к причастию и не психотерапия для растревоженной самокопанием души. Это таинство воссоединения с Церковью. Если дрожать по любому пустяку, а не отпал ли я от неё, стоит подумать — а кто тогда вообще в земной Церкви есть в данный момент? Горстка сферических праведников в вакууме? Известно ведь, что безгрешен только Бог. Или границы Церкви всё же шире, чем сфера абсолютной святости? И стоит ли палить из пушки по воробьям, рискуя остаться без снарядов перед лицом реального врага?
Дальше были поиски выхода из тупика. Делать глупости типа «специально нагрешить, чтобы было что исповедовать» не хотелось — а такие мысли приходили и приходят в голову не одной городской сумасшедшей, а достаточному количеству людей, поверьте. Просто разорвала для себя связку «исповедь — причастие». Каюсь, когда совесть обличает. Исповедуюсь, когда моя жизнь непутёвая становится между мной и Чашей. Причащаюсь, когда хочу быть со Христом. Если не глушить совесть, она подскажет, где проходит водораздел — собственно, для этого она нам и дана.
Сделала я это волюнтаристски. Без «батюшка, благословите». Потому что, а вдруг не надо оно данному конкретному батюшке — вникать в мои духовные проблемы? Вдруг у него на мои терзания есть только стандартный ответ — «будь как все»? Что тогда делать с благословением, которое вгонит в ещё большее уныние и дезориентацию?
У меня нет вопросов, как часто надо исповедоваться и причащаться, и правильно ли я поступила — ответы на них жизнь уже дала. Более того, я уже предвижу спектр реакций на эту колонку от «молодец, всё правильно» до «ты просто не видишь своих грехов и не умеешь готовиться к исповеди». И я знаю, что эта полемика переживёт всех нас.
У меня другой вопрос: дорогие и уважаемые отцы, чем вы руководствуетесь и что вы чувствуете, когда уверенно советуете людям тот образ жизни, который сами не ведёте и подводных камней которого не знаете?
Я сейчас не говорю ни о ком конкретном — вы все, безусловно, очень разные. Но я примерно представляю себе среднюю периодичность священнических исповедей — это совсем не раз в неделю. Перед моими глазами проходили ставленники, я видела интенсивность и специфику их церковной жизни до и после хиротонии…
В моём представлении пастырь — это человек, который показывает своей пастве пример во всём. Если этот пример перед глазами есть, сознательные прихожане будут его копировать без лишних вопросов. Если его нет — можно строить сколько угодно самооправдательных и побудительных речевых конструкций, приводить сколько угодно цитат святых отцов — толку не будет… Так зачем советовать то, чего сам не испытал?
Мир изменился. Я оказалась на пороге отношений, к которым совершенно не была готова, и совета спросить было не у кого. Я не верю в Бога. Но… вот же Он? И тогда я сказала: «Господи, я в Тебя не верю. Но если Ты есть, я не хочу Тебе лгать». И сняла крест. Чтобы через годы надеть его уже осмысленно — как величайшую святыню и величайшее сокровище.
Да, потом были отчаянные поиски смысла на краю пропасти и прочие очень русские подростковые переживания, просьбы «если Ты есть — покажись». И показался — так, что мне мало не показалось. Зато стало понятно, кто я, где я, от чего меня надо спасать и зачем. И самое главное — стало понятно, ради чего жить. Было больно. Было страшно. Было стыдно. Но я ни разу не пожалела, что всё было именно так, а не иначе. И почему-то мне страшно представить, кем бы я была сейчас, поступи я тогда не по совести, а «как правильно».
Читаю я на Правмире колонки духовенства об исповеди и натыкаюсь на следующее: священник приводит слова прп. Исаака Сирина о том, что покаяние — это трепет души пред вратами Рая. Очень хорошие и правильные слова, так и есть. Какой Ты, Господи, — и какой я… Но потом строится следующая логическая цепочка: покаяние совершается на исповеди — исповедь есть встреча человека с Богом — давайте исповедоваться как можно чаще. Вот эта цепочка вызывает у меня несогласие.
Во-первых, покаяние может настигнуть человека в любую минуту — не обязательно перед крестом и Евангелием. Почитал вечером правило, вспомнил, как день прошёл — порой поневоле заплачешь. Шёл по улице, молился тихонько про себя, и вдруг вспомнился случай тысяча девятьсот незабвенного года, на который тогда внимания не обратил — а теперь он рвёт твоё сердце на куски. Очень по-разному бывает. Более того, сказать «прости», как только осознал грех — это норма духовной жизни.
Во-вторых, чтобы встретиться с Богом, существует не только исповедь. На это есть и другие церковные таинства — хоть понимай их как семь из «Закона Божия», хоть более широко, в смысле «в Церкви всё таинственно». Евхаристия — не встреча ли с Богом? Молитва? Дела любви и милосердия? Если ищешь Бога, встретить Его легко — за исключением особых периодов жизни под действием божественной педагогики, но речь сейчас не о них.
В-третьих… Вода и воздух необходимы для жизнедеятельности человека. Без них он умирает. Так давайте пить по три ведра в день и делать по сто дыхательных движений в минуту! Не хотите? Боитесь умереть? От полезных воды и воздуха?
А я боюсь умереть от частой исповеди.
Эти слова — не плод логических построений, и не в пылу полемического пафоса они родились. Это плод печального духовного опыта.
Жизнь человека, сколько-то лет назад осознавшего, что Евхаристия — смысловой центр и литургии, и христианской жизни вообще, была похожа на полосу препятствий. Особенно если человек этот руководствовался правилами подготовки из молитвослова и понятия не имел о других практиках.
Итак, если у нас есть воскресные дни плюс праздники, которые выпадают на неделе, это означает много молитвы и практически вечный пост. Если искренне считаешь эти условия необходимыми и искренне ищешь Бога — такая жизнь оказывается вполне подъёмной, а потом и рутинной.
С исповедью не так. Конечно, если у человека идеальная ситуация: внимательный духовник, с которым можно мельчайшие помыслы обсудить, и всё, что тот посоветует, а человек выполнит, идёт на пользу — остаётся только порадоваться за обоих. Так можно, наверное, и десять раз в день исповедоваться.
А если с другой стороны аналоя с крестом и Евангелием малознакомый священник? Священник, с которым вы очень разного духовного устроения? Каждый раз другой священник? Да, Таинство совершает Господь, да, если Он захочет, вразумит через кого угодно. Но человеческий фактор тоже никто не отменял. Благословение на что угодно, которое твоей духовной жизни повредит, можно получить и на исповеди. Даже если не просишь. Даже если священник искренне хотел «как лучше».
Разумнее не выворачивать душу наизнанку, артикулируя мельчайшие нюансы, которые могут быть до конца понятны только давно и хорошо знающему тебя духовнику, а просто называть грехи самыми общими словами. Но вот ведь незадача: из этих общих слов получаются стандартные списки.
Я гордый человек? — да, я в этом каюсь, но мало что могу с собой поделать. Я болтаю лишнее? — да, каюсь, хочу исправиться, но не могу за своим языком уследить. Я неаккуратно отношусь к дедлайнам и этим порчу жизнь коллегам? — да, мне очень стыдно, я пытаюсь исправиться, но понимаю, что головой об стену тут ещё биться и биться. И многое, многое другое… У каждого есть стандартный список такой беды, которую ни сегодня, ни через месяц, ни через год до конца победить не получится. А по многим пунктам — дай Бог, чтобы хоть к концу жизни полегче стало.
И вот я прихожу с этим на исповедь сегодня. Мне стыдно за себя, мне больно проговаривать эти слова, но я надеюсь, что Господь простит, исцелит и поможет. Это та встреча, о которой говорил прп. Исаак. Но вот я прихожу с этим же списком, образно говоря, завтра — с точно таким же, чего-то нового нагрешить не было ни времени, ни удобного случая — и мне эти слова даются уже с меньшей болью. Прихожу послезавтра — и рассказываю их как стих на уроке литературы, разглядывая замысловатые узоры на крышке Евангелия.
И вот тут мне делается страшно. Единственной покаянной мыслью на этой исповеди становится: «Господи, прости, что я вообще сегодня сюда пришла!». А потом я поняла, что это была ещё одна точка невозврата в моей жизни, ещё одна дверь в мир конформистов с пластмассовыми глазами. Которых не смущает исповедь без покаяния. Для которых нет моральной проблемы носить крест без веры в Бога.
Исповедь — не пропуск к причастию и не психотерапия для растревоженной самокопанием души. Это таинство воссоединения с Церковью. Если дрожать по любому пустяку, а не отпал ли я от неё, стоит подумать — а кто тогда вообще в земной Церкви есть в данный момент? Горстка сферических праведников в вакууме? Известно ведь, что безгрешен только Бог. Или границы Церкви всё же шире, чем сфера абсолютной святости? И стоит ли палить из пушки по воробьям, рискуя остаться без снарядов перед лицом реального врага?
Дальше были поиски выхода из тупика. Делать глупости типа «специально нагрешить, чтобы было что исповедовать» не хотелось — а такие мысли приходили и приходят в голову не одной городской сумасшедшей, а достаточному количеству людей, поверьте. Просто разорвала для себя связку «исповедь — причастие». Каюсь, когда совесть обличает. Исповедуюсь, когда моя жизнь непутёвая становится между мной и Чашей. Причащаюсь, когда хочу быть со Христом. Если не глушить совесть, она подскажет, где проходит водораздел — собственно, для этого она нам и дана.
Сделала я это волюнтаристски. Без «батюшка, благословите». Потому что, а вдруг не надо оно данному конкретному батюшке — вникать в мои духовные проблемы? Вдруг у него на мои терзания есть только стандартный ответ — «будь как все»? Что тогда делать с благословением, которое вгонит в ещё большее уныние и дезориентацию?
У меня нет вопросов, как часто надо исповедоваться и причащаться, и правильно ли я поступила — ответы на них жизнь уже дала. Более того, я уже предвижу спектр реакций на эту колонку от «молодец, всё правильно» до «ты просто не видишь своих грехов и не умеешь готовиться к исповеди». И я знаю, что эта полемика переживёт всех нас.
У меня другой вопрос: дорогие и уважаемые отцы, чем вы руководствуетесь и что вы чувствуете, когда уверенно советуете людям тот образ жизни, который сами не ведёте и подводных камней которого не знаете?
Я сейчас не говорю ни о ком конкретном — вы все, безусловно, очень разные. Но я примерно представляю себе среднюю периодичность священнических исповедей — это совсем не раз в неделю. Перед моими глазами проходили ставленники, я видела интенсивность и специфику их церковной жизни до и после хиротонии…
В моём представлении пастырь — это человек, который показывает своей пастве пример во всём. Если этот пример перед глазами есть, сознательные прихожане будут его копировать без лишних вопросов. Если его нет — можно строить сколько угодно самооправдательных и побудительных речевых конструкций, приводить сколько угодно цитат святых отцов — толку не будет… Так зачем советовать то, чего сам не испытал?
Светлана Охрименко