"И бысть тишина в рустеи земли..." К вопросу о датировке Спасо-Преображенского собора Мирожского монастыря в Пскове -

Собор псковского Мирожского монастыря получил признание как один из выдающихся памятников древнерусской культуры XII века. Несмотря на долгие века жизни, военные и стихийные бедствия, он сохранил не только древнее архитектурное ядро, но и уникальный по полноте и уровню исполнения ансамбль фресковой живописи. Открытые в середине XIX века фрески сразу же привлекли внимание исследователей и привлекают до сих пор (Список публикаций приводится в статье М. Н. Соболевой (см.: Соболева М. Н. Стенопись Спасо-Преображенского собора Мирожского монастыря в Пскове // Древнерусское искусство. Художественная культура Пскова. М., 1968. С. 7 - 50). К этому списку прибавились публикации: Лазарев В. Н. Древнерусские мозаики и фрески XI - XV вв. М., 1973; Вулкан В. А.. Кондратьева О. А., Лагунин И. И.. Назаренко В. А., Овсянников О. В. (руководитель). О работах Мирожской архитектурно-археологической экспедиции в Пскове // Археологические открытия 1974 года. М., 1975. См. также статьи в сборниках за 1976, 1977, 1980 годы; Лагунин И. И. Мирожский монастырь - древний центр летописания // Материалы свода памятников истории и культуры РСФСР (Памятники культуры), Псковская область. М., 1975. С. 25-27; Булкин В.А.. Овсянников О. В. Архитектурно-археологические раскопки в Мирожском монастыре в 1974-79 гг. // Археологическое изучение Пскова. М., 1983. С. 192 - 209; Демичева Н. Н. Исследование памятников новгородского зодчества XII - начала XIII в. по данным об эволюции формата кирпича // Советская археология, 1984. № 1. С. 220; Бетин Л. В., Брягин Д. Е. Реставрация настенных росписей Спасо-Преображенского собора Мирожского монастыря в Пскове (1969 - 1974) // Реставрация, исследование и хранение музейных художественных ценностей. М., 1975. Вып. 4. С. 22 - 26; Раппопорт П. А. Русская архитектура X -XIII вв.: Каталог памятников // Археология СССР. Свод археологических источников. Л., 1982. С. 80 - 81. Табл. 14.). В 1889 - 1893 и в 1947 - 1948 годах проводились фундаментальные исследовательские работы по натурному изучению архитектурных особенностей храма (См.: Суслов В. В. Материалы к древней Новгородско-Псковской архитектуре. СПб.. 1888; Суслов В. В. О Спасо-Мирожском соборе // Труды археологического съезда в Вильно. М., 1987; Алферова Г. В. Собор Спасо-Мирожского монастыря // Архитектурное наследство. М., 1958. Вып. 10. С. 3 - 32.). Однако реставрационные работы 1894 - 1902 годов привели к искажению его архитектурных форм, резко ухудшили температурно-влажностный режим, древняя живопись пострадала и оказалась скрытой на долгие десятилетия под грубой поновительской записью иконописцев-палешан (См.: Соболева М. Н. Указ. соч. С. 8.). Реставрационные работы 1927 - 1929 годов и послевоенных лет частично вернули памятнику его первоначальный колорит, многое дали в плане его изучения (Статья М. Н. Соболевой написана по материалам указанных реставрационных работ.). И все же большая часть живописного ансамбля продолжала оставаться нераскрытой и постепенно пришла в аварийное состояние. В 1969-1983 годах была произведена полная реставрация живописи Мирожского собора бригадой объединения "Росреставрация" под руководством художника-реставратора высшей квалификации Д. Е. Брягина (См.: Бетин Л. В., Брягин Д. Е. Отчет о реставрационных работах 1972 г. на фресках Спасо-Преображенского собора Мирожского монастыря. М., 1972; Бетин Л. В. Отчет о реставрационно-консервациоиных работах по живописи Спасо-Преображенского собора Мирожского монастыря в г. Пскове за 1975 -1978 гг. М., 1979; Симкин А.Б. Отчет о реставрационно-консервационных работах, выполненных на фресках первого яруса трансепта собора, двух камер, диаконника и жертвенника и описание стенописи северо-западной камеры в Преображенском соборе Мирожского монастыря в Пскове. М., 1983 // Межобластной архив объединения "Росреставрация".). Псковскому государственному историко-архитектурному и художественному музею-заповеднику удалось решить проблемы температурно-влажностного режима. Целый ряд новых наблюдений накоплен в процессе последней реставрации. Открытия Мирожской археологической экспедиции, исследование и реставрация архитектурных памятников монастырского ансамбля, новые архивные изыскания, на наш взгляд, позволяют еще паз вернуться к одному из важнейших вопросов истории комплекса - к вопросу об обстоятельствах и времени его создания (О датировках собора и его живописи см.: БетинЛ. В. Отчет о реставрационно-консервационных работах живописи Спасо-Преображенского собора Мирожского монастыря в г. Пскове за 1975 -1978 гг. С. 3. Автор датирует собор 1152 г. (до 1153), фрески - 1156 г. (до смерти Нифонта). М. И. Мильчик и Г. М. Штендер датируют собор 1150 г. Живопись большинство исследователей датируют 1156 г.). Этот вопрос имеет значение для понимания генезиса ранней культуры не только Пскова, но и всей Киевской Руси. Для этого нам придется еще раз внимательно проанализировать летописные известия, исторические события на Руси середины XII столетия, специально остановиться на псковских источниках, а также привлечь дополнительные данные архитектурных наблюдений.

Решающим в датировке собора для большинства исследователей является летописное упоминание об этом под 6664 (1156) годом, в связи со смертью новгородского архиепископа Нифонта. В этом сообщении говорится о создании им церкви святого Спаса в Пскове над Великою рекою (См.: Новгородская I летопись // ПСРЛ, СПб, 1841, Т. 3. С. 12; Новгородская IV летопись // ПСРЛ, СПб, 1848. Т. 5. С. 10.). Известие представляет значительный интерес, ибо связано с очень крупными событиями в политической жизни новгородской земли. В I и IV Новгородских летописях находим сообщение, в котором летописец оправдывает покойного владыку Нифонта, обвиненного в том, что он ушел к Киеву, "пограбив Софийскую ризницу". Он пишет: "...который епископ тако украси святую Софию, притворы испъса, кивот сотвори и всю извну украси; а Плъскове святого Спаса церковь създа камяну, другую в Ладозе святого Климента" (См пред. комментарий). Из сообщения видно, что 1156 год не является безусловной датой построения памятника, в нем ни слова не говорится о фресках, однако в литературе основание собора нередко связывают именно с этой датой. Этот же год мы встречаем и в псковских источниках, которые привлекались исследователями, но исчерпывающего анализа, на наш взгляд, еще не получили. Наиболее полно в статье М. Н Соболевой, посвященной мирожским стенописям, исследован список имен мирожского "Служебника" (ошибочно названного "Синодиком") (Псковский государственный историко-художественный и архитектурный музей-заповедник (далее ПИХАМЗ, Древлехранилище, ф. 736, № 1/14).), связанный с начальным периодом истории Мирожского монастыря (См.: Соболева М. Н. Указ. соч. С. 40-43.). Начальная часть списка имен князей, которые названы автором заказчиками, соответствует целому ряду имен русских князей середины XII века, весьма далеких от Пскова, но имеющих точки соприкосновения с событиями, которые можно считать причиной создания монастыря на Мироже. Их имена по порядку перечислены в "Служебнике" (вслед за "создателем" Нифонтом): "Ярослав (Изяславич Луцкий), Юрий (Владимирович Долгорукий), Святослав (Ольгович Черниговский), Мстислав (Юрьевич Новгородский), Борис (Юрьевич), Глеб (Юрьевич), Святополк (Мстиславович Псковский)..." По словам М. Н. Соболевой, далее следуют имена князей, живших в значительно более поздние годы. Это действительно так, за исключением имени князя Аведа-Дмитрия, следующего по списку за Святополком и Довмонтом. Этот князь упоминается в псковских летописях как строитель церкви Дмитрия Солунского (1144), похоронен возле Спасо-Преображенского собора в Москве (См.: Псковские летописи. М.; Л., 1941. Т. 1. С. 103.). Лишь Святополк и Авед непосредственно связаны с Псковом. Остальные князья соприкасаются лишь с новгородским владыкой и политическим деятелем Нифонтом. Сам "Служебник" начала века атрибуирован хранителем псковского древлехранилища Л. А. Твороговым как восходящий к источнику XIII века. Творогов связывал с Мирожским монастырем начальное черновое псковское летописание XII - XIII веков (См.: Творогов Л. А. К литературной деятельности пресвитера Спасо-Мирожского монастыря Иосифа, предполагаемого заказчика псковской копии текста "Слова о полку Игореве" XIII в. Псков, 1946 (на правах рукописи).). Указанный список прямо говорит о том, что традиция восходит непосредственно ко времени основания мирожского собора Нифонтом, ибо наиболее полная и обстоятельная часть списка для поминовения относится к этому узкому периоду истории памятника. Этот первоисточник утрачен еще в древности, поскольку уже "Синодик" монастыря (1699) построен по иному "тематическому" принципу (великие, псковские князья, настоятели и т. д.) и не содержит указанного списка имен (См.: Синодик Псковского Спасо-Мирожского монастыря (ПИХАМЗ, Древлехранилище, ф. 736, № 2/221).).

Если названные исторические персонажи и не имели непосредственного отношения к строительству Мирожского собора, то попасть в список в качестве вкладчиков они могли лишь в определенные моменты истории. Святополк, Ярослав и Мстислав - новгородские князья, княжившие в разные годы. Ярослав княжил в 1148-1154 годах. Его имя стоит первым в списке. Логично предположить, что строительство собора относится к периоду княжения этого новгородского князя. Юрий Долгорукий с сыновьями Борисом и Глебом, а также с Мстиславом (новгородский князь в 1154-1156 годах) могли попасть в мирожский список в результате крупного семейного вклада не ранее 1155 года. В этом году завершилась длительная борьба суздальского князя за господство в Киевской Руси. Юрий занимает главный киевский престол и раздает самые почетные столы другим сыновьям. Духовным вождем этой борьбы выступает Нифонт. В Новгороде княжит сын Долгорукого Мстислав. Борису достается Туров, Глебу - Переяславль. Но в списке нет имени старшего сына Долгорукого Андрея. Этому есть объяснение. Старшему сыну был предназначен почетный Вышгород, но он отказался от него и, ослушавшись отца, ушел в том же году к Суздалю и потому не участвовал во вкладе (См.: ПСРЛ. СПб, 1848. Т. 4. С. 9.). Не случайно здесь и имя черниговского князя Святослава. С 1147 года он верный и главный соратник Юрия по борьбе за Киев.

Наимение ясна роль в списке псковских князей Святополка и Аведа-Дмитрия. Возможно, они открывают следующий, "псковский" раздел списка вкладчиков, вслед за первым списком "князей-основателей".

Не менее интересна запись, выгравированная на серебряных накладных пластинах на так называемой "чаше Нифонта" из ризницы Мирожского монастыря (См.: Покровский Н. Заметки о памятниках псковской церковной старины // Светильник. 1914. № 5-6. С. 39-40. Надпись воспроизведена неточно. Чаша хранится в фондах ПИХАМЗ.). По преданию, чаша передана в Мирожу самим архиепископом. По легенде, он собирал с этой чашей деньги на строительство монастыря. Сама чаша, вероятно, не первоначальная, а серебряная пластина по ободу - вклад Михаила Сарпунова 1707 года (Легенда на той же пластинке по ободку чаши с внутренней стороны.). Тем не менее текст представляет значительный интерес и, несомненно, восходит к раннему источнику. Обращают на себя внимание две даты в начале и конце текста. Текст на круглой пластине на дне чаши звучит следующим образом: "В лето 6664 апреля в 8 день в пречестную обитель Преображения Спасова Мирожского монастыря". По серебряному ободку снаружи чаши идет вторая надпись: "В лето 6664 Святой Епископ Нифонт, рождение имея града Киева от благочестивых родителей монашество восприняв в Киевопечерской обители, на престоле епископствова в Великом Новеграде 25 лет и будучи на престоле многия святыя церкви и обители устрой с благоверным князем Всеволодом Псковским, и по представлении князя Всеволода прииде Святой Нифонт во Псков и созда между рек Великою и Мирожею церковь Преображения Господня и обитель преславну украси и братию собра и игумена постави, села многие вдаде на устроение церкви и обители, в той же церкви и обители Преображения Господня остави жезл свой и чашу на воспоминание братии тое обители и всем православным христианам и отыде к Новуграду и в Киево-Печерский монастырь в лето 6660". Последняя дата в конце надписи не поместилась в строке и вынесена под строку на край пластины, и повторена дважды. Следовательно, мы имеем определенную раннюю дату строительства - 1152 год. Можно предположить, что вторая дата - дата самого вклада - связана с завершением работ в соборе. Если даже текст надписей соответствует агиографическому жизнеописанию новгородского владыки сравнительно позднего времени, точность отмеченных дат не может быть оставлена без внимания. Но вернемся вновь к сообщению новгородских летописей 1156 года и к летописи жизни самого Нифонта. Нифонт прожил жизнь, богатую событиями, и просидел на владычной кафедре в Новгороде четверть века - с 1130 по 1156 год. За это время он участвовал в создании целого ряда храмов, не названных автором летописного сообщения 1156 года, при этом не только ранних. Следовательно, оправдательный список - выборочный и летописец приводит лишь наиболее сильные доводы против конкретных обвинений в адрес Нифонта, связанных с крупными тратами из софийской казны. В таком свете сообщение становится более понятным. Большинство храмов сооружалось лишь по благословению епископа, но по княжеским заказам, из княжеских средств. В список не вошли поздние, но второстепенные, по мнению летописца, новгородские постройки - церкви Саввы, Василия, Константина и Елены, созданные, несомненно, по заказу самого владыки (Например, под 1154 годом Новгородская III летопись сообщает: "Заложиша церковь святого Саввы Освященного каменну, в Савине улицы, в Великом Новегороде на Софийской стороне, при Нифонте епископе, его строением" (ПСРЛ. Т. 3, 6652); Под 1151 годом Новгородская I летопись: "...тогда же съездаша (Нифонт. - И. Л.) 2 церкви: святого Василия и святую Константина и матере его Елены" (см.: Новгородская I летопись старшего и младшего изводов. М.; Л., 1950. С. 28 - 29).). Порядок перечисления построек в летописном известии 1156 года тоже необязательно хронологический, как считает М. Н. Соболева (См.: Соболева М. Н. Указ. соч. С. 9.). Хотя и нужно заметить, что Мирожа оказалась между известными по летописям работами в Софии Новгородской (1144 и 1151) (См.: Новгородская II летопись, 6652 (1144 г.): "В то же лето испьсаша честно притворы вся в святей Софии Новегороде, архиепископ Нифонт". Новгородская II летопись, 6659 (1151 г.): "В то же лето архиепископ Нифонт поби святую Софию свинцем всю прямь, извистию маза всю около" (см.: Новгородская I летопись... М.; Л., 1950. С. 27, 28, 29).) и сооружением церкви Климента в Старой Ладоге (1153) (См.: Новгородская IV летопись, 6661 (1153 г.): "Иде боголюбивый архиепископ Нифонт в Ладогу, и заложи церквь святого Климента" (ПСРЛ. СПб, 1848. Т. 4. С. 8)). Вновь мы встречаемся с 1152 годом. Исследователь новгородского федеративного государства XII - XIII веков А. В. Куза считал, что данное сообщение впервые говорит о каменных храмовых постройках новгородцев вне Новгорода. Он обращает внимание на тот факт, что для решения кардинальных вопросов новгородцы приглашают псковичей и ладожан (См.: Куза А. В. Новгородская земля // Древнерусские княжества. М., 1975. С. 153.). В сообщении 1156 года постройки Нифонта выступают в том же порядке: Новгород, Псков, Ладога. Таким образом, мы встречаемся с традиционной формулой, в которой памятники перечислены по значению, а в сообщении речь идет о принципиально новых и потому значительных федеративных постройках владыки, которые могут оправдать затраченные средства.

Почему же новгородские летописи ранее молчали о псковской постройке Нифонта и не сообщают совсем о ее росписях? Можно ли на этом основании считать храм сооруженным и расписанным после 1156 года? Чтобы ответить на эти вопросы, обратимся вновь к летописям. Анализ летописания в Новгороде во второй четверти XII века, характер взаимоотношений новгородского князя и архиепископа показывают следующее. Начало самой традиции летописания в Новгороде в первой половине XII века некоторые исследователи связывают с именем Всеволода Мстиславича, отец которого сделал особенно много для киевского летописания (См.: Рассказы русских летописей. М., 1973. С. 15.). Д. С. Лихачев вслед за Н. И. Костомаровым считает, что начало собственно новгородского летописания относится ко времени после знаменитого изгнания Всеволода Мстиславича, то есть после 1136 года, и связано уже с епископской кафедрой Нифонта Новгородского (См.: Лихачев Д. С. "Софийский временник" и новгородский политический переворот 1136 г. // Исторические записки. М., 1948. Т. 25. С. 240 - 265.). Автор известия интересующего нас периода всецело предан Нифонту и тщательно фиксирует все деяния владыки, о жизни которого мы узнаем из этих сообщений довольно много. Летописец обязан Нифонту продвижением и явно неравнодушен к нему. Под 1144 годом он заявляет: "В то же лъто постави мя попом архиеписком снятый Нифонт" (Новгородская I летопись... С. 27.). В 1144 году Нифонт еще не был архиепископом (Архиепископом Нифонт впервые назван в антиминсе Николо-Дворищенского собора 1149 г. См.: Морозов Ф. Антиминс 1149 г. (6657) // Записки Отделения Русской Славянской археологии. СПб., 1915. Т. 11. С. 197 - 209.), а после смерти был очернен оппозицией. Это дает основание говорить о последующем редактировании более ранних летописных сообщений тем же "попом", но не позднее 1156 года. Похоже, что им же составлено оправдательное сообщение 1156 года и явно в том же году. Оно отличается такими подробностями и полемичностью, которые свойственны описанию современных автору и волнующих его событий. Тем не менее, он не говорит ни слова о мирожских росписях, а о создании собора говорит как о свершившемся ранее факте. Следовательно, летописец прекрасно знал о мирожской постройке, но не включил в летопись сообщение о ней под соответствующим годом. Налицо явный факт умолчания, для которого должны быть серьезные причины.

Летопись жизни Нифонта делится на крупные периоды, в которые его роль в жизни новгородской земли существенно меняется. В 1130 - 1136 годы он, верный соратник новгородского князя Всеволода, признает первенство официального представителя центральной киевской власти. В этот период владыка лишь освещает княжеские постройки. Его авторитет резко растет в связи с миротворческими миссиями 1134 - 1135 годов в киево-черниговском и новгородско-суздальском конфликтах 1135 годом академик Д. С. Лихачев датирует Устав Всеволода, в котором "проводится отчетливый взгляд на Софию как на удел епископа..." (См.: Лихачев Д. С. "Софийский временник" и новгородский политический переворот 1136 г. С. 243.). Под тем же годом мы встречаем принципиально новое по характеру летописное сообщение, в котором говорится о совместной закладке церкви Богородицы на Торговище Всеволодом Мстиславичем и "архиеписком Нифонтом" (Дальнейшие события излагаются в соответствии с ПСРЛ, т. 3, 4 и др.).

Возможно, новая формула есть всего лишь результат редакционной правки, но после 1136 года положение новгородского владыки меняется определенно. Изгнание Всеволода поколебало авторитет княжеской власти в Новгороде и автоматически поставило владыку на более высокую ступень, хотя он и продолжает придерживаться старых традиций и испрашивает в 1142 году в Киеве вместе с делегацией новгородских купцов в князья брата Всеволода Святополка Мстиславича. Выбор оказался неудачным. Через пять лет (1148) новгородцы изгоняют Святополка "злобы его ради". Владычный летописец явно обходит молчанием строительную деятельность Святополка и не связывает с его именем ни единой церковной постройки. Например, под 1144 годом в сообщении о завершении строительства церкви Богородицы на Торговище, заложенной, как уже говорилось, Всеволодом Нифонтом в 1135 году, вообще не сказано, кто же достроил этот знаменитый храм.

Нет сомнений, что заказчиком в данном случае выступает новгородский князь и брат Всеволода Святополк Мстиславич. Для нас очень важно, что Святополк тесно связан с Псковом. После смерти Всеволода в Пскове он стал одним из первых псковских князей. Одной из первых построек Святополка на новгородском престоле следует признать каменную церковь Дмитрия Солунского в Пскове над могилой брата Всеволода Мстиславича (Трудно допустить, как это считает С. В. Белецкий, что Всеволод был похоронен в недостроенном каменном храме, который простоял в таком виде до 1144 г., в то время как в Пскове княжит родной (и близкий) брат Всеволода Святополк. Захоронение носило не совсем обычный характер. В. Д. Белецким обнаружены остатки ритуального керамического сосуда с маскаропом (см.: Белецкий В. Д., Белецкий С. В. Сосуд из могилы псковского князя Всеволода Гавриила Мстиславича (1138 г.) // Советская археология. 1979. № 3. С. 275-279). Характер ритуального сосуда мало соответствует обряду восточнохристйанского захоронения да еще в алтарной части храма, где простых смертных вообще не хоронили, даже князей. Скорее всего первоначально над могилой могла быть выстроена деревянная церковь, часовня или иное сооружение мемориального дружинно-княжеского характера.). Эта постройка датирована по псковским источникам 1144 годом (1142 - 1144?) и связана с именем псковского князя Аведа-Дмитрия ("В лето 7032 (1524 г. - И. Л.). Поставлена бысть церковь каменная святый мученик христов Дмитреи, новая, в Домантове стене... а старая церковь первая бысть во Пскове каменая с кирпичей, а поставил ее благоверный князь Авед, нареченный во святом крещении Дмитреи, а мощи его лежат у святого Спаса на Мирожи, на левой стране, под стеною; а стояла первая церковь в Домантове стене... 400 лет без 20" (т. е. с 1144 г.) // Псковские летописи. Т. 1. С. 103.), которого можно считать вассалом, а возможно, и бывшим дружинником Святополка. С именем Святополка в период его княжения (1138 - 1142) мы склонны связать постройку Ивановского собора на Завеличье, напротив детинца; постройку (или достройку) главного Троицкого собора в Пскове, поскольку летописи связывают этот собор с именем Всеволода, а Всеволод прожил в Пскове слишком мало времени. Такая самостоятельность князя и резкий рост авторитета Пскова в новгородской федерации, возможно, и послужили причиной конфликта князя с новгородцами, в результате которого он был изгнан и намеренно забыт.

Отметим, что в период 1136 - 1148 годов летописец не мог обойти вниманием ни одну существенную постройку новгородского владыки. Конфликт Нифонта с Мстиславичами достиг предельной остроты в 1147 году. В это время на киевский престол пришел еще один брат Святополка Изяслав Мстиславич, который ставит по решению совета епископов киевским митрополитом Клима Смолятича и делает это без традиционного благословения константинопольского патриарха. Нифонт Новгородский возглавляет церковную прогреческую оппозицию и фактически присоединяется к политическому союзу с княжеской оппозицией (Юрий Владимирович Долгорукий - Святослав Ольгович Черниговский) (Об этом свидетельствует весь ход дальнейших событий. Подробнее см.: Соболева М. Н. Указ. соч. С. 40 - 43.). Таким образом, чисто политическая борьба Долгорукого за власть в Киевской Руси получает мощную идеологическую поддержку в лице грекофилов. Позиция и борьба Нифонта не остались незамеченными в Константинополе. Очень скоро, в 1148 году (?), он получает сан архиепископа, который освобождает его от подчинения киевскому митрополиту и ставит в прямое подчинение патриарху (См. пред. Комментарий. С. 42.). Борьба разгорается. В 1149 году киевский князь отзывает новгородского владыку и заточает его в Киево-Печерский монастырь. Но в том же году Киев захватывает Юрий Долгорукий и освобождает своего духовного соратника. Нифонт возвращается в 1150 году в Новгород, "и рады, были люди в Новегороде" (Новгородская летопись по синодальному харатейному списку. СПб., 1888. С. 139.). Вскоре он приступает к очень крупным работам в Софийском соборе, завершенным в 1151 году, строит церкви в Новгороде. И вряд ли по возвращении из заточения он первым делом начал постройку в Пскове.

Однако необычный для новгородской земли того времени тип мирожского храма, некняжеский характер этого храма, заставляет предположить, что главной причиной для псковской постройки было именно возведение Нифонта в сан архиепископа. Мы не знаем, как это выглядело формально, но сама его строительная деятельность (Новгород - Псков - Старая Ладога) говорит о том, что Нифонт отныне мыслит себя духовным вождем всей новгородской федерации (Об этом косвенно свидетельствуют и знаки на плинфах - кресты, которые М. К. Каргер считал свидетельствующими о принадлежности мастеров к епископской артели (см.: Каргер М. К. Зодчество древнего Смоленска. Л., 1964. С. 102).).

Следующим после Новгорода крупнейшим центром новгородской земли был Псков. Как мы уже знаем из легенды на "чаше Нифонта", владыка приезжает туда в 1152 году. Однако целый ряд архитектурных данных за то, что Мирожский собор не мог быть выстроен за этот год. Он в процессе строительства подвергался неоднократным перестройкам, связанным с изменением замысла, и уже в перестроенном виде повлиял на архитектуру церкви Климента в Старой Ладоге (1153) (Храм не сохранился. Археологическими раскопками выявлен первоначальный план постройки (см: Раппопорт П. А. Русская архитектура X - XIII вв. С. 78. Табл. 15). Впервые церковь Климента аналогом Мироже назвал Н. Н. Воронин (см.: Воронин Н. Н. У истоков русского национального зодчества // Ежегодник Института истории искусства. М., 1952. С. 283).). Таким образом, закладку Мирожского собора следует отнести к более раннему времени, к 1148 - 1149 годам, - после возведения на новгородский престол Ярослава Луцкого, после возведения в сан архиепископа самого Нифонта, но до его заточения в Киево-Печерский монастырь. Хронологические рамки периода закладки собора сужаются. Поскольку в 1149 году Нифонт находился в Киеве, закладка могла произойти лишь в 1148 году, но работы могли продолжаться и в 1149 году без заказчика (Оригинальный крестово-купольный тип собора, четкость архитектурных форм и эффективное воплощение замысла, а также обособленность этой постройки среди современников говорят о том, что здесь работала артель опытных мастеров, приглашенных со стороны. Л. В. Бетин полагает, что сам принцип построения архитектурного пространства противоречит современным принципам киевской архитектуры и близок к византийским (см.: Бетин Л. В. Указ. соч. С. 4 - 14). В Новгороде этого времени аналогов мы тоже не находим. М. Н. Соболева по аналогии со Спасо-Преобра-женским собором в Переяславле-Залесском (1152 г. - импосты) считает Мирожский собор близким но приемам к этому храму и постройкам Южной Италии. Несмотря на значительную разнохарактерность указанных памятников, отвергать эту версию окончательно не стоит. Архаичный формат кирпича (36 - 38 * 22; 5 - 25 * 36 - 38), его неоднородность и довольно грубое исполнение могут косвенно свидетельствовать о том, что строители обычно имели дело с другим материалом - натуральным тесаным камнем. Как уже говорилось, сам заказ носил экстраординарный характер и архитектурный образ храма разрабатывался особо. Поэтому пока сказать с достоверностью, кто же был исполнителем заказа на первой стадии, трудно.). Достройка и частичная перестройка храма производится во время пребывания Нифонта в Пскове в 1152 году.

О том, что Спасо-Преображенский собор был кардинально переработан не позднее 1152 года, свидетельствует план храма Климента в Старой Ладоге. Основное ядро церкви Климента повторяет план Спасо-Преображенского собора, но в упрощенных формах, близких современным новгородским постройкам. К тому же эта церковь вытянута в плане, имеет нартекс и утолщенную западную стену для лестничного входа на второй ярус. Следовательно, его крестово-купольная композиция полностью нарушена. В экстерьере он приближается к типу небольшого шестистолпного новгородского храма (Ивановский собор в Пскове) с хорами или помещениями второго яруса в западной части. И лишь в интерьере основного ядра, вероятно, сохранена крестово-купольная схема.

Широкая строительная деятельность Нифонта начиная с 1150 - 1151 годов говорит о новых возможностях, которыми располагает владыка и в плане денежных средств, и в плане исполнительском. С этого времени у него, несомненно, есть собственная сильная строительная артель, с которой он проводит в 1151 году большие работы в Новгороде. С этой артелью он приезжает в 1152 году в Псков и спешно завершает храм на Мироже. С теми же мастерами, которые завершили с перестройками Спасо-Преображенский собор (надстройка западных камер второго яруса, возможно, деревянная паперть), Нифонт быстро, в один сезон, строит церковь Климента в Ладоге. При строительстве непосредственно использован опыт возведения Мирожского собора, но в перестроенном виде. Нартекс, утолщенная западная стена для лестницы во второй ярус, соединенные с пространством планового креста широкими проемами западные камеры - все говорит о переработке идеальной крестово-купольной схемы. В этом виде Мирожа стала позднее своеобразным эталоном в храмовом строительстве Пскова.

Итак, сезон 1152 года ушел на перестройки. Приступить к росписям ни в этом, ни в следующем году, да еще в отсутствие заказчика, было невозможно. К росписям обычно приступали только через два года после просушки сооружения.

Как уже отмечалось исследователями Спасо-Преображенского собора Мирожского монастыря, одних только исторических данных недостаточно для датировки памятника. Не приводит к достаточно точным выводам и датировка мирожских фресок серединой XII века, то есть временем, близким к основанию собора. Важными дополнительными источниками являются натурные наблюдения архитектурных особенностей памятника, его строительная летопись. Ценные открытия реставраторов под руководством художника-реставратора Д. Е. Брягина в процессе полной реставрации мирожских фресок в 1969 - 1983 годах, собственные наблюдения автора проливают свет на новые обстотельства создания одного из наиболее значительных памятников живописи и зодчества древнего Пскова (См.: Лагунин И. И. Строительная летопись Спасо-Преображенского собора Ми-рожского монастыря - сообщение на XVI заседании научного семинара "Археология и история Пскова и псковской земли". Псков, 26 марта 1985 г.).

Еще академик архитектуры В. В. Суслов, первый исследователь Спасо-Преображенского собора, отметил под полом северо-западной камеры второго яруса извсстково-цемяночную подготовку под двускатную кровлю с внутренним уклоном и диагональной ендовой, которая предшествовала надстройке самой камеры (См.: Алферова Г. В. Собор Спасо-Мирожского моастыря // Архитектурное наследство. М., 1958. № 10. С. 3-32.). В ходе послевоенных обмеров собора под руководством архитектора Г. В. Алферовой была обнаружена и сама эта деревянная ендова, а также выяснено, что и скатная кровля на пониженной северо-западной камере не была первоначальной. Ей предшествовало позакомарное покрытие пониженных западных камер с ложными боковыми (северной и южной) закомарами. При этом в процессе каждой из перестроек серьезно нарушался первоначальный замысел, ибо храм был задуман как идеальная крестово-купольная композиция. В плане она представляла собой почти точный квадрат с вписанным в него правильным равноконечным греческим плановым крестом. Пониженные угловые камеры, плановый крест, широкий барабан и купол создавали стройную пирамидальную композицию объема.

Таким образом, выявляется целый ряд строительных периодов. Первый соответствует крестово-купольному храму с позакомарным покрытием пониженных западных камер. Пазухи, образуемые по линии примыкания склонов цилиндрических сводов камер к боковым стенам планового креста, вероятно, вызвали подмокание этих стен и не позволяли просушить кладку собора.

Второй строительный период связан с переделкой этих покрытий на скатные с серьезным нарушением стройной композиции храма. В экстерьере частично разобраны закомары с декоративными арками, выполненными в технике "с утопленным рядом", и перерезаны наклонным рядом кладки из известняка под склоны кровли. Нарушение декора лицевой кладки объяснимо, если собор предполагалось оштукатурить снаружи.

Третий строительный период - надстройка угловых западных камер второго яруса.

С самого начала Мирожский собор предполагалось украсить достойными этого главного в Пскове владычного храма росписями. Реставраторы обнаружили, что для живописцев были оставлены капитальные строительные леса. Только этим можно объяснить полосу живописи в основании барабана шириной 30 - 40 см, выполненную в технике чистой фрески, отличной от техники росписей всего храма. Полоса свежей штукатурки проложена после разборки лесов, чтобы скрыть их гнезда в кладке (См.: Бетин Л. В.. Брягин Д.Е. Указ. соч. С. 37.). Следы таких же работ видны в уровне импостов угловых столпов.

Итак, уезжая в 1152 году из Пскова, Нифонт оставил свою постройку законченной, но не готовой для росписей, не просохшей. Однако вопрос о будущих росписях был решен, о чем свидетельствуют капитальные строительные леса, оставленные для художников. И в таком случае ни в 1149, ни в 1152 году Мирожский собор не мог попасть на страницы летописи. О закладке летописец промолчал в связи с заточением владыки, а в 1152 году писать было еще не о чем - собор не был завершен.

О том, что росписи собора были произведены позднее, после надстройки западных угловых камер второго яруса, свидетельствуют следующие факты. При вскрытии реставраторами оконного проема из южного рукава в юго-западную камеру не было обнаружено следов оконного заполнения. Это могло быть в том случае, если окно было оштукатурено и расписано в тот период, когда оно выходило уже не на улицу, а внутрь надстроенной камеры. Подобное окно в северном рукаве, которое отмечает В. В. Суслов в своих реконструкциях собора, в связи с надстройкой камеры вообще заложено, заштукатурено и расписано. В процессе росписей композиционно учтен переход между западными камерами во втором ярусе. Поскольку он скрыл часть западной стены, в его уровне на стене помещены декоративные вставки - полилитии. Есть и другие подобные факты. Таким образом, изменение архитектурного решения повлекло за собой коррективы живописного ансамбля. В архитектурном плане надстройка угловых камер говорит о полном отказе от крестово-купольной композиции. Сама разработка западной части храма с дополнительными помещениями во втором ярусе - в русле поисков современных псково-мирожских и новгородских зодчих. На смену базиликальным княжеским постройкам с богатыми хорами в западной части храма, лестничными башнями и другими помещениями приходит камерный кубический храм, в котором экономичными приемами зодчие пытаются найти дополнительные резервы. Одним из узловых памятников в русле этих поисков по праву можно считать Спасо-Преображенский собор Мирожского монастыря.

Одной из конкретных и реальных причин надстройки угловых камер в Мироже наряду с несоответствием крестово-купольного храма местным климатическим условиям и настоятельной необходимостью в дополнительных помещениях для храмовой монастырской постройки могли быть сильные наводнения. Сильные наводки (например, 1800 и целого ряда других лет) в последующие века не раз затапливали первый ярус собора на значительную высоту, что вызвало в XVIII-XIX веках неоднократные перестройки северного комплекса монастырских зданий (Братский корпус). Климатические условия в XII веке примерно соответствовали по критериям водного режима нашему времени. Косвенно это подтверждается скорым изменением использования пониженных западных камер. Уже в XII веке была произведена растеска проемов и соединение с основным объемом нижних западных камер, которые первоначально были задуманы как изолированные помещения с одним узким входом и самостоятельным функциональным использованием (придел, крещальня). Работы по надстройке камер второго яруса производились довольно спешно. Нами обнаружен в кладке северо-западной камеры с внешней стороны (на чердаке притвора) палец первоначальных строительных лесов - остаток балки из неошкуренной березы.

При перестройках был устроен также своеобразный тайник - ход наверх из северо-западной камеры второго яруса в разжелобок позакомарной кровли. Для этого с восточной стороны к стене планового креста был сделан приклад на полную высоту, в котором и устроен потайной ход, закрытый в самой камере, вероятно, киотом с иконой.

Мы не знаем, был ли собор сразу задуман как монастырский, но с перестройками перед нами, несомненно, монастырский храм. За эти годы (1149 -1152) в жизни владыки произошли изменения, и они не могли не повлиять на его отношение к памятнику, которому он посвятил главные свои усилия. Особое внимание он уделяет Мироже в последний период жизни, и это может говорить о том, что у владыки были планы сделать этот псковский монастырь своим последним пристанищем. В 1155 году Нифонт уходит в Киев. Его уход совпал или был приурочен к большим событиям. В 1155 году Юрий Долгорукий наконец мирно, без боя, вступил в Киев, и в том же году из Константинополя прибыл новый митрополит грек Михаил. "И бысть тишина в Рустеи земли..." - написал об этом времени летописец (Новгородская летопись по синодальному харатейному списку. С. 140.). На какой-то миг воцарились мир и покой в Киевской Руси, раздираемой междоусобицами.

К этому году можно отнести крупный семейный и "союзный" вклад Долгорукого, которым были отмечены заслуги новгородского владыки в длительной борьбе. Об этом свидетельствует список имен в "Служебнике" Мирожского монастыря. Этот вклад и деньги софийской казны пошли на украшение самой дорогой для Нифонта постройки и монастыря в Пскове. В последние годы работы в Пскове, вероятно, велись под руководством поставленного Нифонтом игумена Авраамия (скончался 24 сентября 1158 года) (См.: Василев И. И. Псковский Спасо-Мирожский мужеский третьеклассный монастырь // Историко-статистический обзор. Псков, 1868. С. 27. Иная дата смерти (24 сентября 1182 г.) приводится в статье И. Токмакова (см.: Токмаков И. Сборник материалов для исторического и церковно-археологического описания Псковской губернии // Псковские губернские ведомости. 1883. № 3).). Вероятно, он руководил непосредственно работами по украшению собора монументальными росписями.

Для росписей собора в 1155 -1156 годах в Мирожу были присланы из Киева приехавшие из Византии живописцы (См. отчеты о реставрации мирожских фресок. Л. В. Ветин считает мирожских мастеров константинопольцами. А. П. Овчинников выводит их с христианского Востока.). Триумф восторжествовавшей прогреческой церковной оппозиции нашел воплощение в мирожских росписях. Об особом отношении к ансамблю росписей говорит серьезная классическая программа, разработанная, конечно, самим Нифонтом, искушенным богословом и одним из образованнейших людей своего времени. О дорогом заказе свидетельствует палитра дорогих, даже драгоценных красок (достаточно назвать лазурит, примененный здесь в качестве краски для фона). Композиционное мастерство, смелый колорит, блестящее знание технологии, классическая ясность ансамбля - все это ставит мирожские фрески в число выдающихся памятников раннего русского средневековья, всего византийского мира середины XII столетия.

Вернемся вновь к легенде на серебряной накладке на "чаше Нифонта". Дата вклада, 8 апреля 1156 года, не может быть случайной. В некоторых источниках она приводится в качестве даты смерти новгородского владыки, но большинство исследователей относят это событие к 21 апреля того же года (См.: Бетин Л. В. Указ. соч. С. 2.). Этот предсмертный вклад основателя монастыря был приурочен к завершению основных работ в главном соборе монастыря. Как справедливо замечает Л. В. Бетин, после смерти Нифонта в Новгороде при владычной кафедре некому продолжать начатые им работы. Самое большее уже оплаченные работы под руководством игумена монастыря могли продолжаться еще в течение летнего сезона 1156 года. О том, что работы были спешно свернуты, косвенно свидетельствует живопись нижних ярусов алтарной части храма. Она резко отличается от вышележащей по сохранности, а по словам художника-реставратора Д. Е. Брягина, и по технике исполнения. Мы предполагаем, что эту ответственную часть ансамбля было решено украсить наиболее пышно (возможно, мозаиками), но смерть заказчика заставила пересмотреть эти планы и спешно закончить ансамбль живописью. Можно предположить, что эту часть ансамбля пришлось выполнить уже русским мастерам, которые были приглашены для исполнения надписей на русском языке. Эти мастера прибыли не сразу. В Пскове в это время они отсутствовали по той причине, что каменные храмы - объекты для росписи - появляются в Пскове лишь во второй четверти XII века. Авторы ансамбля вынуждены были в верхних композициях исполнять надписи на греческом. И только внизу - в алтаре и на свитках "Христа милосердого" и "Богоматери со свитком" (ил. 24) - сохранились следы древнерусских текстов (См.: Симкин А. Б. Указ. соч.).

Все эти работы к 1156 году еще не были завершены, да летописец о них мог и не знать, поскольку его владыка руководил работами из Киева и в Новгород больше не возвращался.

Таким образом, завершение Спасо-Преображенского собора следует отнести ко времени, близкому к дате смерти Нифонта, - к лету 1156 года. Сопоставив доступные нам факты из истории Мирожи, мы приблизились, насколько это возможно, к датировке строительных и живописных работ по созданию одного из шедевров раннего Пскова и попытались выяснить сложные обстоятельства его создания. Но если новгородские летописи почти совсем умалчивают о замечательном соборе и его росписях, то для Пскова этот памятник стал одним из самых известных образцов и своеобразным эталоном в храмовом строительстве. С живописью все обстояло значительно сложнее. Подобрать близкую Мироже палитру в Пскове было невозможно, а для своей палитры псковичи позднее находят совершенно иные выразительные средства и приемы. Так, по нашим предположениям, выглядит необычная строительная судьба Спасо-Преображенского собора Мирожского монастыря в Пскове. В чем же заключаются его своеобразие и художественные достоинства?

Одна из первых псковских каменных построек, собор стал провозвестником новой эпохи в храмовом строительстве. На смену крупным базиликальным многоглавым княжеским храмам приходят небольшие одноглавые, центрические в плане церкви. Мирожский собор надолго стал первой центрической крестово-купольной постройкой на северо-западе, в основе композиции которой лежит правильный равноконечный греческий крест. Венчающий все сооружение светлый широкий барабан создает в интерьере эффект свободного, достаточно широкого пространства. Но в качестве образца собор выступает уже в переработанном виде. Прорубленными широкими арками объединяется с центральными нефами пространство западных угловых камер. Отличительной чертой псковско-новгородского зодчества последующих веков стали надстроенные в Мироже камеры второго яруса, первоначально тайниковые, а позднее по-разному использовавшиеся функционально. Перерабатывалось и декоративное образное решение. Если первоначально оно было, вероятно, близким к византийским памятникам с их вибрирующей красноватой кладкой из плинфы с западающим рядом камней, затертых цемяночным раствором, то по завершении всей постройки собор выглядел бело-розовым, обмазанным розоватой штукатуркой с выделенными красно-коричневой разграночной краской основными архитектурными элементами и в ответственных местах украшенным фреской. В тимпане западной стены сохранились следы композиции "Преображение".

Внутри этому образному решению отвечал еще более торжественный безупречный по архитектонике и гармоничности живописный ансамбль, заполнявший все пространство храма. Своеобразие его иконографического решения с "Вознесением" в куполе, "Сошествием св. духа на апостолов" над выходом, "Деисусом" в конхе алтарной апсиды говорит о том, что заказчиком и составителем программы выступает высокообразованный человек, знаток иконографии, каким и был сам Нифонт, известный своими богословскими спорами с новгородцем Кириком. Вполне возможно, что "Вознесение" здесь символизирует победу союзников и восстановление на киевском престоле Юрия Долгорукого. Тот факт, что здесь не помещен "Пантократор", объяснить очень несложно. Это символ, скорее княжеский, а Нифонт свою постройку мыслит как монастырскую, владычную. В храме нет и не было хоров, непременного атрибута княжеской постройки. В простенках окон барабана расположены попарно пророки. Весь барабан с куполом был расписан в один прием. Поэтому в фигурах пророков есть большая схематичность, огрубленность и резкость линий, менее тщательная проработка деталей и полутонов. Здесь живописцам пришлось работать по быстро подсыхающему левкасу, и нижняя часть одежд, написанная почти по сухой штукатурке, сохранилась хуже. Лишь в основании барабана имеется яркая полоса в уровне яруса строительных лесов, дописанная по проложенной вновь штукатурке. Очень точно найдены в подкупольном пространстве пропорции евангелистов в парусах, от которых хорошо сохранились лишь архитектурные фоны. Но сохранность двух "Спасов" - "на черепии" и "на убрусе" - замечательна. Это очень разные по характеру медальонные изображения, и они нашли здесь, с точки зрения ансамбля, точное место.

Количество хорошо сохранившихся композиций и отдельных персонажей велико. Всех их объединяет интенсивный ультрамариновый фон, вводивший в заблуждение первых реставраторов. Этот небесный цвет у византийских мастеров иногда подменял золото. Но то, что возможно в мозаике, невозможно в живописи. Поэтому вместо золота здесь ультрамарин. И все же золото в мирожских фресках тоже присутствует. В медальонах с изображением архангелов, Христа-Эммануила, Богоматери в замках подпружных арок нимбы мерцают золотом. Хорошая сохранность в затененных местах и сильное колористическое сочетание ультрамарина, глубокого зеленого цвета и особенной золотистой охры создают удивительный эффект.

Заметно выделяются по уровню исполнения композиции, занимающие наиболее ответственные места в ансамбле. В композиции "Благовещение" на предалтарной стене после расчисток 1920-х годов хорошо известна фигура архангела Гавриила (ил. 22). По пропорциям и образному решению близкая к античному пониманию человеческой красоты, она стала более понятной после раскрытия второй части композиции, в которой изображена дева Мария (ил. 23). Образ Марии можно назвать одним из самых поэтичных в раннем средневековье. Она изображена здесь с цветком в левой руке, в голубоватом плаще. При сходных качествах и близости общего решения фигуры архангела ее усложненная внешняя характеристика создает такое впечатление, что художник преследовал в этом образе иные цели. Идеальные пропорции человеческого тела, сложная, красивая, но поверхностная моделировка лика, волос, складок одежды, рисунка крыльев вызывает такое впечатление, что главным образом здесь является "очеловеченная весть", которую несет в себе Гавриил. Такие задачи по плечу мирожским мастерам.

Безупречное чувство ритма, скорее реалистический, нежели условный стиль монументальных росписей, тонкая тональность в изображении ликов и объемность в построении композиций - все это отличительные, характерные черты мирожских фресок. Подчеркнутая линеарность складок одежд, иногда даже огрубленность этих линий - здесь не самоцель, но необходимый прием, чтобы удержать эту пространственную живопись в плоскости стены, а в труднодоступных для взгляда местах помочь в образном решении. Последнее характерно для изображения апостолов и особенно пророков в барабане. Сложный разворот фигуры или свитка сразу создает тот или иной характер.

Все это говорит о достаточно большом выборе средств в достижении образных решений. Индивидуальные характеристики столь разнообразны и реалистичны, композиции столь многоплановы, что само понятие канонической живописи здесь просто неприменимо - настолько велики возможности авторов в рамках определенных принятых схем. Наиболее ответственные композиции либо насыщаются многочисленными сюжетами ("Рождество Христово" ил. 25, 26), персонажами ("Успение Богоматери"), либо вообще разбиваются на три самостоятельные сюжета ("Преображение" в своде алтаря). Даже второстепенные персонажи при внимательном рассмотрении оказываются очень индивидуальными и характерными. Особое место здесь занимает пейзаж, в котором горки, деревья и цветы не превращаются в отработанный прием, а дышат поэзией увиденного в природе ("Крещение"). Можно встретить настоящий натюрморт и многочисленные изображения архитектуры, сцены напряженного труда и полную внутренней символики "Тайную вечерю". Написанные в то бурное время, накануне еще более бурных событий, чем описанные выше, в краткий миг умиротворения, мирожские фрески как будто вобрали в себя все реалистические достижения предшествующей эпохи, чтобы уступить место иному, линеарному, спиритуалистическому, полному условности стилю последующих веков.

Фрески алтарной части не выпадают из ансамбля. Характерные для новгородской живописи, но излишне темноликие скуластые святители, полные внутреннего напряжения и внешней сдержанности, конечно, совсем иные по характеру, чем все остальные персонажи. Эта живопись в алтаре, которая сильнее всего пострадала от времени и бедствий, хуже сохранилась, но общее решение можно прочитать. Четкий ритм фронтально поставленных фигур поддерживается их линейными обобщенными контурами. Иначе моделированы лики по темному санкирю, иная, более сдержанная охристая палитра. Левкас идентичен штукатурному грунту всего остального ансамбля.