Псков – один из древнейших русских городов, неразрывно связанных с главнейшими событиями отечественной истории. До сих пор неизвестно, в каком году была заложена Псковская крепость, но самые первые строения могли здесь появиться ещё в X веке.
Майя Кучерская: «Представление о церкви у людей, увы, превратное»… Но кротость и смирение — страшная сила
Опубликовано 2 июня 2013 г.
— Очень за разным. В основном, конечно, за своим. Большая часть людей в церкви ищут своего.
Кто-то бежит от одиночества, кто-то от тяжкой жизни, родных с трудным характером, кто-то от невыносимой скорби, от потерь, кто-то надеется получить исцеление или вымолить его для своих близких… В общем, много всего. Но очень мало тех, кто приходит в церковь не за душевным комфортом, не за теплом, не чтобы попросить, а чтобы дать. Отдать Богу Богово — то есть чтобы стать лучше, сделаться лучшим христианином. В церкви ведь это проще. Хотя и такие всегда есть. Это настоящие праведники. Но и тех, кто приходит за своим, Бог, конечно, тоже не лишает своей милости, Он ведь выходит навстречу всем пришедшим к Нему и всё равно радуется каждому.
— У тебя не возникало ощущения, что современная церковь боится вопросов людей, как бы не принимает вызова времени? Скажем, нет у неё духу на современную Контрреформацию?
— Знаешь, я откликнусь историей. Недавно мне позвонила близкая подруга, из Америки, и попросила помочь одной семье в городе Ногинске. Семья такая — мама, дочка-инвалид, сын-студент, который шесть часов тратит на дорогу в Москву, туда и обратно, лишь бы доучиться, получить высшее образование, и до недавних пор бабушка. У девочки сложная болезнь суставов, которая позволяет ей передвигаться только в коляске, и без посторонней помощи больше двух-трёх часов она быть не может. Жили все они на бабушкину пенсию и зарплату, мама работать не могла, она всегда при дочке, сейчас этой девочке уже 23 года, мама её поднимает-опускает, спина, конечно, давно сорвана, но дело даже не в этом. Этой осенью бабушка умерла. И семья сразу же осталась без средств к существованию. Всё, что им платит государство на троих, — 7 тыс. рублей. И вот подруга звонит мне и говорит: придумай что-нибудь, помоги. И я растерялась. Государству они не нужны, работы маме не найти, потому что она должна быть неотступно дома, сама девочка могла бы что-то делать за компьютером, но кто захочет ей эту работу дать? Могу, конечно, и я как-то помочь им материально, но в целом всё это дела не спасёт. И что же делать?
— Да-да, и что же ты сделала?
— Я по совету одного человека беспомощно позвонила священнику, отцу Аркадию, и уже через неделю его добровольцы поехали в Ногинск и, что называется, взяли над ними шефство. Я и не знала, что существует такая удивительная организация, которая помогает инвалидам, сиротам, алкоголикам, наркоманам, бездомным — в общем, тем, кому положа руку на сердце не помогает никто. Понимаешь? Только церковь и помогает этим несчастным. Но вот об этом в газетах не пишут. Об этой совершенно бескорыстной, жертвенной помощи церкви никто почти и не знает. Естественно, потому что здесь нет скандала, а значит, и рейтинга для издания. И представление о церкви у людей внешних превратное, увы. Так что церковь принимает вызовы времени, только у неё не на всё хватает сил.
— Подожди, я же немного про другое. Я тебя спрашиваю о том, что современный человек нередко чувствует, что с ним говорят в церкви, не видя его в упор, не умея откликнуться на его проблемы…
— Да я, в общем-то, о том же. Эти проблемы никакие не современные, всё уже было на этом свете, они стары как мир. Просто ответы церкви людей часто не удовлетворяют, обычно потому, что они не хотят менять своей жизни. Хотя понимаю, иногда наши пастыри ограничиваются императивами, не разобравшись в ситуации, но, допускаю, часто это от нехватки времени.
— Жена Дарвина нашла формулировку, примиряющую её с деятельностью мужа: «Пока ты честно ищешь истину, ты не можешь быть противником Бога». Нет ли ощущения, что если человек сейчас честно ищет истину, то в современной церкви ему не место? Как бы всё время надо играть в поддавки — «А и Б и не говорите» и всё в таком духе. Скажем, если я правильно помню, с употреблением контрацептивов согласились только на соборе 1995 года, а до этого отцы церкви вроде не знали, что две трети россиян — горожане. Значит, большинство их прихожан живут в крохотных городских «скворечниках», не приспособленных к многодетным семья. Как будто отцы церкви не знают, что в большинстве домов, построенных до 1990-х годов, в лифт мать с тремя детьми и коляской даже войти не сможет. Как будто не знают средней зарплаты отцов по России и вроде как не понимают, что современные матери должны работать хотя бы из-за денег и т.д. И вот кажется, что исповедь превращается в обоюдное заметание мусора под ковёр?
— Но ведь согласились же… Хотя да, это всё трудные вопросы. Не скажу за контрацептивы, но скажу за самоограничение в целом. Применённое с рассуждением, оно, уж прости, прекрасно. Если в жизни есть посты, есть воздержание, жизнь интереснее, разнообразнее, веселей, что ли. Рождественская индюшка гораздо вкуснее после нескольких недель поста.
— Мне в жизни встретились всего два батюшки, с которыми было интересно говорить. Один — простой сельский священник, не шибко эрудированный, но в нём ощущалась постоянная духовная работа. Второй — умница-интеллектуал. Первый был полный, круглый и весёлый. Второй — сухой, резкий, ироничный. Но общего в них было то, что оба добры и терпеливы к слабостям ближних. А твой опыт каков?
— Мой опыт таков, что в жизни мне встретились всего два человека, с которыми было по-настоящему интересно говорить. Ну, от силы три. Людей, с которыми тебе хорошо, вообще мало. Батюшки тут, по-моему, ни при чём.
— Общение с кем из батюшек на тебя произвело самое сильно впечатление?
— С отцом Николаем на острове Залит и отцом Павлом Груздевым. Я немного написала о них в «Современном патерике». Оба давно умерли, к сожалению. А с тех пор никого с такой же сильной верой и любовью к людям я пока не встречала.
— Однажды я видела, как батюшка освящал офисный центр, находившийся на Садовом кольце, в Булгаковском доме. Он ходил и махал кадилом на офисные стены, обклеенные плакатами с «нежитью», «некромантами», «гаргульями», «вурдалаками». В этих комнатах располагалась фирма по производству компьютерных игр. Тебе от таких вещей в большей степени смешно, грустно или страшно?
— Нормально. Ну а почему бы и не освятить офис с «нежитью» и «вурдалаками»?
Глядишь, и сбегут эти вурдалаки в лесные чащи. Не исключаю, что этот батюшка просто проявлял смирение. А что он, по-твоему, должен был сделать? Поджечь эти плакаты, опрокинуть столы, произнести гневное слово обличения о вреде компьютерных игр? Христос так однажды поступил, но то была особая ситуация и то был Христос. Слово же этого батюшки вряд ли на кого-то бы повлияло. В лучшем случае все только плечами бы пожали: мол, во чудит батяня! А вот так, тихо сделать, что просят, — по-моему, в этом больше достоинства и правды. Вообще, чем дальше живу, тем яснее вижу: кротость — страшная сила.
— Я помню, что на одной из первых презентаций «Современного патерика» на тебя набросилась одна верующая чуть ли не с кулаками. Где, по твоему ощущению, больше нетерпимости? Или она разлита, в соответствии с нормальным гауссовским распределением, по всем социальным группам примерно одинаково?
— Самые беспокойные — это всё-таки женщины. Совершенно точно. Так что тут дело не в социуме, а в поле. Женщины как-то особенно из-за «Патерика» нервничают. Не знаю почему. Может быть, видят в «Патерике» себя и обижаются?
— Я не верю в знаки, обращённые ко всем, в астрологию, в приметы. А ты? Веришь ли ты в предзнаменования? В откровения?
— Мм, а что такое знаки, обращённые ко всем? Приметы — ерунда, по-моему, полная. Вся эта магия чисел мне тоже не близка. Предзнаменования и откровения — тут главное их частота. В среднем, по-моему, такие вот мистические события случаются редко, крайне редко, но случаются несомненно. Когда высшие силы заглядывают к нам в окно.
— Как ты со своими детьми говоришь о вере?
— Плохо говорю. Потому что как-то всё меньше. Слишком боюсь их спугнуть. Но что-то главное повторяю им постоянно. Например, как важно просить прощения или там быть внимательным к тем, кто рядом. Как видишь, это уже не совсем о вере, скорее о её производных.
— Каков твой самый важный опыт, полученный от церкви?
— Да много всего было. Но нигде больше я не встречала такой бесконечной любви к себе, маленькой Майе Кучерской, такой веры в меня, как в церкви.
О том, что как раз Всевышний даровал нам жизнь вечную, небесную, а про счастье земное Всевышний ничего не обещал, премьер забыл. Но разве только в голове у премьера сплошные большевистские порхатые казаки? А вокруг что-то иное? И чем спасаться? Об этом я спросила Майю Кучерскую, автора «Современного патерика» — уникальной книжки, адресованной тем, кто впал в уныние. То есть мне.
— Как по твоему опыту получается, где больше невежества — в церкви или вне её?
— О-о-о, да совершенно одинаково! В церковь приходят те же люди, что ходят и за её стенами. Другое дело, что в церкви невежество не поощряется, там люди обращаются к Богу вот так: ум мой просвети и сердце. Думаю, речь тут идёт в том числе и о борьбе с невежеством, суевериями, всякими глупостями, в этой просьбе о просвещении ума. Сплошной как раз побег от невежества.
— Как ты думаешь, зачем сегодня жители светского государства приходят в церковь?
— О-о-о, да совершенно одинаково! В церковь приходят те же люди, что ходят и за её стенами. Другое дело, что в церкви невежество не поощряется, там люди обращаются к Богу вот так: ум мой просвети и сердце. Думаю, речь тут идёт в том числе и о борьбе с невежеством, суевериями, всякими глупостями, в этой просьбе о просвещении ума. Сплошной как раз побег от невежества.
— Как ты думаешь, зачем сегодня жители светского государства приходят в церковь?
— Очень за разным. В основном, конечно, за своим. Большая часть людей в церкви ищут своего.
Кто-то бежит от одиночества, кто-то от тяжкой жизни, родных с трудным характером, кто-то от невыносимой скорби, от потерь, кто-то надеется получить исцеление или вымолить его для своих близких… В общем, много всего. Но очень мало тех, кто приходит в церковь не за душевным комфортом, не за теплом, не чтобы попросить, а чтобы дать. Отдать Богу Богово — то есть чтобы стать лучше, сделаться лучшим христианином. В церкви ведь это проще. Хотя и такие всегда есть. Это настоящие праведники. Но и тех, кто приходит за своим, Бог, конечно, тоже не лишает своей милости, Он ведь выходит навстречу всем пришедшим к Нему и всё равно радуется каждому.
— У тебя не возникало ощущения, что современная церковь боится вопросов людей, как бы не принимает вызова времени? Скажем, нет у неё духу на современную Контрреформацию?
— Знаешь, я откликнусь историей. Недавно мне позвонила близкая подруга, из Америки, и попросила помочь одной семье в городе Ногинске. Семья такая — мама, дочка-инвалид, сын-студент, который шесть часов тратит на дорогу в Москву, туда и обратно, лишь бы доучиться, получить высшее образование, и до недавних пор бабушка. У девочки сложная болезнь суставов, которая позволяет ей передвигаться только в коляске, и без посторонней помощи больше двух-трёх часов она быть не может. Жили все они на бабушкину пенсию и зарплату, мама работать не могла, она всегда при дочке, сейчас этой девочке уже 23 года, мама её поднимает-опускает, спина, конечно, давно сорвана, но дело даже не в этом. Этой осенью бабушка умерла. И семья сразу же осталась без средств к существованию. Всё, что им платит государство на троих, — 7 тыс. рублей. И вот подруга звонит мне и говорит: придумай что-нибудь, помоги. И я растерялась. Государству они не нужны, работы маме не найти, потому что она должна быть неотступно дома, сама девочка могла бы что-то делать за компьютером, но кто захочет ей эту работу дать? Могу, конечно, и я как-то помочь им материально, но в целом всё это дела не спасёт. И что же делать?
— Да-да, и что же ты сделала?
— Я по совету одного человека беспомощно позвонила священнику, отцу Аркадию, и уже через неделю его добровольцы поехали в Ногинск и, что называется, взяли над ними шефство. Я и не знала, что существует такая удивительная организация, которая помогает инвалидам, сиротам, алкоголикам, наркоманам, бездомным — в общем, тем, кому положа руку на сердце не помогает никто. Понимаешь? Только церковь и помогает этим несчастным. Но вот об этом в газетах не пишут. Об этой совершенно бескорыстной, жертвенной помощи церкви никто почти и не знает. Естественно, потому что здесь нет скандала, а значит, и рейтинга для издания. И представление о церкви у людей внешних превратное, увы. Так что церковь принимает вызовы времени, только у неё не на всё хватает сил.
— Подожди, я же немного про другое. Я тебя спрашиваю о том, что современный человек нередко чувствует, что с ним говорят в церкви, не видя его в упор, не умея откликнуться на его проблемы…
— Да я, в общем-то, о том же. Эти проблемы никакие не современные, всё уже было на этом свете, они стары как мир. Просто ответы церкви людей часто не удовлетворяют, обычно потому, что они не хотят менять своей жизни. Хотя понимаю, иногда наши пастыри ограничиваются императивами, не разобравшись в ситуации, но, допускаю, часто это от нехватки времени.
— Жена Дарвина нашла формулировку, примиряющую её с деятельностью мужа: «Пока ты честно ищешь истину, ты не можешь быть противником Бога». Нет ли ощущения, что если человек сейчас честно ищет истину, то в современной церкви ему не место? Как бы всё время надо играть в поддавки — «А и Б и не говорите» и всё в таком духе. Скажем, если я правильно помню, с употреблением контрацептивов согласились только на соборе 1995 года, а до этого отцы церкви вроде не знали, что две трети россиян — горожане. Значит, большинство их прихожан живут в крохотных городских «скворечниках», не приспособленных к многодетным семья. Как будто отцы церкви не знают, что в большинстве домов, построенных до 1990-х годов, в лифт мать с тремя детьми и коляской даже войти не сможет. Как будто не знают средней зарплаты отцов по России и вроде как не понимают, что современные матери должны работать хотя бы из-за денег и т.д. И вот кажется, что исповедь превращается в обоюдное заметание мусора под ковёр?
— Но ведь согласились же… Хотя да, это всё трудные вопросы. Не скажу за контрацептивы, но скажу за самоограничение в целом. Применённое с рассуждением, оно, уж прости, прекрасно. Если в жизни есть посты, есть воздержание, жизнь интереснее, разнообразнее, веселей, что ли. Рождественская индюшка гораздо вкуснее после нескольких недель поста.
— Мне в жизни встретились всего два батюшки, с которыми было интересно говорить. Один — простой сельский священник, не шибко эрудированный, но в нём ощущалась постоянная духовная работа. Второй — умница-интеллектуал. Первый был полный, круглый и весёлый. Второй — сухой, резкий, ироничный. Но общего в них было то, что оба добры и терпеливы к слабостям ближних. А твой опыт каков?
— Мой опыт таков, что в жизни мне встретились всего два человека, с которыми было по-настоящему интересно говорить. Ну, от силы три. Людей, с которыми тебе хорошо, вообще мало. Батюшки тут, по-моему, ни при чём.
— Общение с кем из батюшек на тебя произвело самое сильно впечатление?
— С отцом Николаем на острове Залит и отцом Павлом Груздевым. Я немного написала о них в «Современном патерике». Оба давно умерли, к сожалению. А с тех пор никого с такой же сильной верой и любовью к людям я пока не встречала.
— Однажды я видела, как батюшка освящал офисный центр, находившийся на Садовом кольце, в Булгаковском доме. Он ходил и махал кадилом на офисные стены, обклеенные плакатами с «нежитью», «некромантами», «гаргульями», «вурдалаками». В этих комнатах располагалась фирма по производству компьютерных игр. Тебе от таких вещей в большей степени смешно, грустно или страшно?
— Нормально. Ну а почему бы и не освятить офис с «нежитью» и «вурдалаками»?
Глядишь, и сбегут эти вурдалаки в лесные чащи. Не исключаю, что этот батюшка просто проявлял смирение. А что он, по-твоему, должен был сделать? Поджечь эти плакаты, опрокинуть столы, произнести гневное слово обличения о вреде компьютерных игр? Христос так однажды поступил, но то была особая ситуация и то был Христос. Слово же этого батюшки вряд ли на кого-то бы повлияло. В лучшем случае все только плечами бы пожали: мол, во чудит батяня! А вот так, тихо сделать, что просят, — по-моему, в этом больше достоинства и правды. Вообще, чем дальше живу, тем яснее вижу: кротость — страшная сила.
— Я помню, что на одной из первых презентаций «Современного патерика» на тебя набросилась одна верующая чуть ли не с кулаками. Где, по твоему ощущению, больше нетерпимости? Или она разлита, в соответствии с нормальным гауссовским распределением, по всем социальным группам примерно одинаково?
— Самые беспокойные — это всё-таки женщины. Совершенно точно. Так что тут дело не в социуме, а в поле. Женщины как-то особенно из-за «Патерика» нервничают. Не знаю почему. Может быть, видят в «Патерике» себя и обижаются?
— Я не верю в знаки, обращённые ко всем, в астрологию, в приметы. А ты? Веришь ли ты в предзнаменования? В откровения?
— Мм, а что такое знаки, обращённые ко всем? Приметы — ерунда, по-моему, полная. Вся эта магия чисел мне тоже не близка. Предзнаменования и откровения — тут главное их частота. В среднем, по-моему, такие вот мистические события случаются редко, крайне редко, но случаются несомненно. Когда высшие силы заглядывают к нам в окно.
— Как ты со своими детьми говоришь о вере?
— Плохо говорю. Потому что как-то всё меньше. Слишком боюсь их спугнуть. Но что-то главное повторяю им постоянно. Например, как важно просить прощения или там быть внимательным к тем, кто рядом. Как видишь, это уже не совсем о вере, скорее о её производных.
— Каков твой самый важный опыт, полученный от церкви?
— Да много всего было. Но нигде больше я не встречала такой бесконечной любви к себе, маленькой Майе Кучерской, такой веры в меня, как в церкви.
Ольга Орлова