Псков – один из древнейших русских городов, неразрывно связанных с главнейшими событиями отечественной истории. До сих пор неизвестно, в каком году была заложена Псковская крепость, но самые первые строения могли здесь появиться ещё в X веке.
Дисфункция в семье – дисфункция в монастыре
Опубликовано 29 апреля 2015 г.
[2] Подробно о влиянии атмосферы такой семьи на будущее детей – рассказывается в публикации «Если он пьет». Здесь излагаются те аспекты, что важны для данной темы.
[3] Подробнее об этом – см. «Жертвенность, ведущая к насилию». Здесь, для наглядности, приведу живое «откровение» одной, уже поменявшей свои роли, мамы, своего поведения по отношению к дочери в прошлом:
*Открываю детский шкаф, вижу там неимоверный хаос, скомканную одежду, грязную вместе с чистой… Вдруг меня охватывает ярость, я резким движением вышвыриваю всё из шкафа и начинаю – то со злобными, то с саркастическими комментариями – всё убирать-сортировать-складывать. Рассказываю ребенку про соседку по общаге – неряху, сравниваю её с той.
*Опаздываем в школу-садик-на работу. Дочка не слушается, пищит, когда причёсываю её, ленится одеваться. Я трачу на уговоры много сил, в итоге раздражаюсь, начинаю одевать её сама и с гневными нотациями резким движением нахлобучиваю не неё шапку. Дочь садится на корточки, обхватывает головку руками и плачет от страха. Я себя ненавижу.
*Сравнивала её с другими детьми, указывала на проступки при подружках. Причем сама хорошо помню, как такое делала моя мама, и когда-то клялась, что так поступать не буду.
*Преувеличивала последствия обычных детских проступков, на каждый придумывала искромётную мораль и говорила, говорила, говорила, пока дочка не «отключалась» — она стояла как столбик и смотрела бесчувственными глазами.
* Ребёнок капризничает за едой, которую я очень старалась приготовить, отказывается есть. Ковыряет вилкой и нудит. Я психую, хватаю тарелку и выбрасываю еду в мусорное ведро. Ребёнок кричит «нет! не надо!», потом плачет, чувствует себя виноватым.
*Громко выкрикивала имя ребенка, когда он допускал оплошность, которой сам же пугался, могла ещё и нотацию прочитать, не отходя от кассы, хорошенько закрепив страх и чувство вины».
Надо сказать, что эта мама сама «воспитывалась» в прошлом подобным образом. Сейчас она прорабатывает свое детство в группе самопомощи ВДА. А благодаря достигнутым ею изменениям в программе Ал-Анона – это вполне счастливая семья, на общем фоне.
[4] Вот «каким боком» вылезает в наших монастырях увлеченное чтение современных афонских книжек о «блаженных послушниках» с их «слепым, беспрекословным послушанием»!.. На настоящее послушание способна только по-настоящему свободная личность. И принять это послушание, не во вред себе и послушнику(це) может тот, кто сам обладает ей.
[5] Приведу выдержку из публикации «Если он пьет», посвященной дочерям и женам алкоголиков:
«Время от времени, женщины с подобной психологией поступают в женские монастыри. Еще, наверное, чаще – «прибиваются» к крупным храмам или поселяются где-нибудь недалеко от достаточно известного монастыря. Именно из их среды чаще всего возникают черные, «а-ля монашеские» юбки, платки, четки. Но легче усвоить внешние формы благочестия, чем заниматься внутренней работой. Скорее всего, они даже не знают, что можно жить и чувствовать по-другому. Слова апостола Павла «Радуйтесь, и паки реку радуйтесь», «Стойте в свободе, которую даровал Вам Христос» они не слышат. Зато прекрасно попадают в резонанс с их внутренним устроениям разные полуцерковные и внецерковные книжки и рассказы, устные и письменные, про антихриста, ИНН, карточки, масонов. Жаль, нет исследования о «пензенских затворниках». Убежден, что большинство их – как раз из описываемых здесь семей.
Когда же их собирается вокруг храма или монастыря в достаточной мере – идет раздел. Начинаются взаимные подозрения в занятиях «порчей» и колдовством. Принцип: «У меня заболела спина, п. ч. вчера в храме у меня за спиной находилась С., вот она и испортила». И начинает такая псевдопослушница просить у «батюшки» «кадильный пепел и фимиам», перехватывает сменяемые у чудотворной иконы или от Успенской Плащаницы цветы, норовит, чтобы во время молебна священник положил на ее голову Евангелие и т. д. Ведь неинтересно объяснять все банальным сквозняком и небрежением о здоровье! Идет дублирование семейной ситуации с обвинениями. Но – сейчас рядом с ней алкоголика, которого можно обвинить во всех несчастьях, – нет. Может, муж ее бросил, может, умер от алкоголя, может, она так и не смогла замуж выйти, наглядевшись в семье на страдания матери и будучи к ней привязанной симбиотически. А созависимость – осталась. И тогда потребность быть «жертвой обстоятельств» и винить других трансформируется вот таким образом – в поиск «врагов». Как правило, эти «примонастырские» женщины – зрелого возраста. За время прожитой жизни они научились не доверять счастью. Ведь сколько раз это было – вот, кажется, просвет, ну, может, теперь жизнь будет меняться – и тут же шквал новых трагедий, боли, психотравм. Нет, легче жить в постоянных страданиях (часто – искусственных) и в ожидании страданий, чем – доверять, раскрываться – и вновь жестоко обмануться. «Счастье – не для нас». А поскольку причина этих реальных и надуманных страданий должна быть – к услугам книга «Россия перед вторым пришествием» и рассказы про «порчу». Кругом – колдуны, и скоро – антихрист».
Многие проблемы монастырей берут свое происхождение в семье, в детстве насельников. В подтверждение этого автор приводит множество примеров, рисуя образы личностей, которые могут напомнить реальных людей. Автор также объясняет, как эти люди стали такими, какими они предстают перед нами, уже будучи взрослыми и порой даже облеченными властью, но так и не освободившимися от тех внутренних проблем, которые были приобретены задолго до этого. В статье предлагаются некоторые пути решения непростой задачи оздоровления личности.
В проекте «Положение о монастырях и монашествующих» только вскользь намечается тема, которая, на мой взгляд, является одной из самых важных для нашего монашества. Именно из этой темы вырастает множество болевых «точек», характерных не только для монастырей, но и для всех остальных церковных структур. Тема эта – психологическая зрелость как поступающих в монастыри, так и кандидатов на различные монастырские и прочие церковно-административные должности.
Большинство лиц приходят в наши монастыри (впрочем, как и в семинарии) из дисфункциональных семей, не получив опыта здоровых отношений и взаимодействия в семье. Обычно дисфункции связаны с наличием алкоголизма в семье, разводом родителей или доминирующей, авторитарной личностью; а также с эмоциональным вакуумом.
Такие семьи стараются, насколько возможно, выдерживать «фасад благополучия»: делать вид, что у них все более-менее в порядке. Проблемы не обсуждаются или даже подаются как норма. Ребенок, выросший в такой семье, даже не знает, что отношения могут быть другими. Его эмоциональные ресурсы заполнены нездоровым содержанием.
По этому поводу есть замечательные слова Гэри Чемпена: «Внутри каждого ребёнка заключён «эмоциональный сосуд», который ждёт того, чтобы его наполнили любовью. Когда ребёнок чувствует, что его действительно любят, его развитие будет нормальным. Но если сосуд любви пуст, у ребёнка возникают нарушения в поведении. «Большая часть нарушений в поведении ребёнка объясняется тем, что «сосуд любви» пуст», — это сказал доктор Росс Кэмпбелл, психиатр, который специализируется на лечении детей и подростков.
Слушая его лекцию, я вспоминал о сотнях родителей, которые прошли через мой кабинет, жалуясь на нарушения в поведении своих детей. Я никогда не видел пустого сосуда любви внутри этих детей, но я видел результаты. Их плохое поведение было ничем иным, как искажёнными поисками любви, которой они не ощущали. Они разыскивали любовь везде, где не нужно, и так, как не нужно»[1].
Вырастая в дисфункциональной семье, ребенок не умеет принимать и дарить любовь, нередко за любовь принимает ее различные искажения. Он не умеет строить доверительные отношения, не умеет строить личностные границы. Ему трудно определять сферы своей ответственности и компетенции. Если нужно охарактеризовать состояние такого ребенка одной фразой, то это – вечный эмоциональный голод, без умения его утолить…
Когда же ребенок становится взрослым, все эти качества переносятся в его собственную семью, в тот коллектив, где он работает. Не исключение в этом плане и Церковь, и монастырь… Для наглядности можно привести несколько описательных образов того, как дисфункциональность семьи сказывается на жизни в монастырях. Если кто-то узнает в этих образах конкретных людей, это будет означать только то, что образы, описанные здесь, – реальны.
Образ 1. Девочка Оля выросла в семье отца-алкоголика. Два основных мотива действий ее мамы, как и других членов семьи:
1. «Спасти» больного путем вытаскивания его из запоев, попыток контролировать его действия и решения всех его проблем, возникающих из-за выпивок (от покупок «минералки» и пива для похмелья до постановки капельницы, оплаты штрафов, и доставки домой из питейных заведений…).
2. Избежать при этом огласки.
Чем больше прогрессирует болезнь, тем больше вся жизнь членов семьи подчинена вышеуказанным задачам. Это явление получило название созависимости[2]–ключевой для нас термин.
Поскольку такими способами проблема все равно не решается, у мамы растет напряжение и истощение нервной системы. Развиваются раздражительность, агрессия. По принципу «громоотвода», эти эмоции «выливаются» на дочь, как слабейшее звено в семейной системе. К Оле со стороны матери практически нет проявлений нежности, тепла, доверительных отношений. Внешне Олина мама являет собой образец жертвенности по отношению к членам семьи, но на самом деле вся ее жертвенность основана на неправильном понимании долга любви; а, кроме этого, еще и подпитывает ее самооценку: «если не я – то кто?»; «если я устану – небо упадет»; «сколько я для Вас всех делаю – а Вы даже оценить этого не можете!». И при всей ее наружной жертвенности, внутри глухой ропот: «Ну, почему я всегда всем все должна?! Почему без меня никто не может ничего сделать толком?!» Она не замечает, что сама же никому не доверяет, и все замыкает на себе[3]. Обычные реплики, которые слышала от нее Оля, это:
— Ну, почему ты не можешь нормально помыть посуду?!!!
— Да когда ты научишься сама вовремя собираться в школу?!!!
— Сама, что ли, не видела, что хлеб нужно купить?!!
— Почему я должна все время контролировать тебя, чтобы ты нормально уроки делала?!!
— Что, у меня других проблем нет, как только еще на родительские собрания таскаться?!! Что ты натворила, признавайся!
— Вечно у тебя ничего толком не получается!
В результате такого отношения со стороны матери (и это помимо переживаний, связанных с пьющим отцом) в характере Оли с самого детства формируется устойчивое чувство вины: «когда родителям плохо, когда они ругаются, или они на меня нападают, или им не до меня – значит, я в чем-то виновата, и нужно стараться быть хорошей».
Ее жизнь начинает подчиняться трем «не»:
1. Не говори (нужно скрывать семейную болезнь перед одноклассницами, в обществе);
2. Не чувствуй (поскольку ее эмоциональный мир неинтересен самым близким людям – родителям, и вообще, чувствовать – это больно);
3. Не верь (нельзя доверять отцу – сколько раз обещал бросить пить, а пьет; нельзя доверять маме – она во всем находит повод на ней «сорваться»; а через недоверие тем, кто наиболее значим для ребенка – формируется тотальное недоверие всем окружающим).
Но поскольку Оля, как любой нормальный человек, нуждается в любви, в ее сознании формируется убеждение, что любовь нужно заслужить – жертвенностью, ответственностью, личными достижениями. Она может получить два высших образования и красный диплом, чтобы только доказать папе и маме, что «я хорошая – порадуйтесь за меня, полюбите меня». Но в глубине души она сама этому уже не верит…
И потом наша Оля переносит во взрослую жизнь непроработанные, подавляемые чувства обиды, стыда, боли, от которых пытается спрятаться, потому что не знает, что с ними делать.
Возникает вопрос – насколько свободен ее выбор поступления в монастырь? Действительно ли она руководствовалась любовью к Богу, к жизни по Евангелию, к аскетической жизни? Ведь замуж часто такие девушки не выходят, а «выскакивают», по меткому замечанию психолога Москаленко В.Д. Выйти замуж для них – это средство сбежать из больной семьи, средство спрятаться от себя самой – живя для мужа, для детей… Поэтому нередко в семейной жизни таких девушек создается та же атмосфера, которую создавала мама. Только теперь ее создает она сама… Неудивительно, что и мужья таких девушек похожи на их отцов…
Не идут ли они и в монастырь с такими же подсознательными намерениями – уйти от себя, спрятаться от своего внутреннего мира?
И что в таком случае они приносят с собой в монастырь?
1. Чувство «недостоинства», проистекающее от неумения принять себя (в т. ч. и свои таланты, способности – ведь она с детства слышала только критику и обвинения, мама ничего хорошего в ней не находила).
2. Склонность испытывать обиды, гипертрофированное чувство вины.
3. Неумение разбираться в себе, в мотивах своих действий и подлинных причинах своих чувств.
4. Неумение доверять, работать «в команде».
5. Сформированное убеждение, что любовь нужно заслужить, в т. ч. – и любовь Бога (ведь Бог – Отец, и на Него переносится образ ее родного отца, и потому Он для нее прежде всего требовательный Судья, Прокурор).
6. Развитый перфекционизм, неумение говорить «нет» в ответ на завышенные, по сравнению с ее реальными силами и возможностями, требования, неспособность выражать свои потребности.
7. Неумение раскрываться, проявлять здоровым образом свои эмоции.
Этот список можно продолжить…
Поскольку Оля привыкла прятать в саму себя свои чувства и эмоции, ей трудно вовремя отслеживать копящиеся раздражения, злость, обиды. Она усердно выполняет все возможные послушания, всегда и во всем готова уступить монастырским сестрам, но это происходит не из подлинной христианской любви (как она сама считает), а от необходимости подпитки своей низкой самооценки. Ей нужны похвалы – «какая она хорошая», – и она очень боится кого-то обидеть, потому что даже мелочная обида будет у нее пробуждать ощущение того, «какая она плохая». В ее сознании живет парадигма: «если не получается что-то – значит не получается ничего». Но при этом она умеет все это в себе не видеть. И в то время когда у нее в душе будет все кипеть, на лице будут написаны внимание к сестре и улыбка: «Да, конечно, дорогая, помогу…»
Неизбежно у нее время от времени будут взрывы, которые будут приводить к депрессии или к срыву на более слабых. Но перед церковным руководством она будет смотреться талантливой, послушной сестрой, прекрасным кандидатом на административные должности. Такая сестра вполне может стать благочинной монастыря или настоятельницей (в миру такие лица нередко занимают административные должности).
И вот… Оля, наконец, получает назначение на пост игумении. Какими будут особенности такого руководителя?
Она не дает право на ошибку себе и подчиненным. Все указы должны выполняться четко и в срок, но удовлетворения она не будет находить в любом случае. Она всегда будет бояться, что что-то не понравится архиерею, которого ждут; что-то «не так» будет в приеме «высоких» гостей, приглашенных на престольный праздник… И она без устали будет «гонять» сестер еще за неделю (или даже раньше) до праздника, чтобы все «прошло благополучно». А если вдруг заметит хоть какую-то оплошность (паутина в коридоре – ее вообще-то, вчера сняли, но к утру паук успел свить новую…), и она попала утром на глаза игуменье – раздраженный выговор ответственной за эту часть работы сестре или благочинной будет обеспечен. При подготовке к празднику настроение новой настоятельницы (названной в постриге, например, Феодотией) лучше всего будет выражаться фразой – «ничего толком не делается»: сестра Мария не так сервирует архиерейский стол; работницы кухни не успевают приготовить фаршированную рыбу; ковер плохо выбит; оконные стекла протерты недостаточно… Цветы!.. а где цветы для встречи владыки? Почему сестра Параскева так долго в городе, уже давно пора приехать с цветами для букета!.. Какие все бестолковые!.. Ее хмурое лицо наводит на сестер тотальный страх и тоску.
Это ничего не напоминает? Почитайте еще раз отношение мамы к Оле…
а. А время идет. Среднее звено «начальствующих» – благочинная, казначей, – получив очередную порцию агрессии, теперь сами срываются на младших… Цепная реакция пошла… Но стоит появиться первым прибывшим гостям, как лицо игуменьи тут же преображается, излучая максимум радости и предупредительности… Как только гости проведены в свои покои – игуменья поворачивается к сестрам с прежним выражением, где никакой заботы и внимания к ним не прочесть при всем напряжении воображения. Когда же праздник или прием архиерея пройдет – благодарность сестрам в лучшем случае будет выражена двумя сухими фразами. Или вообще никакой благодарности не будет. Как и извинений за то, что держала всех две недели в напряжении. А «на горизонте» – следующий «праздник»… И сестры с тоской ожидают очередной «горячки»…
б. Став руководителем, она теперь имеет возможность проявить все те отношения, которые проявляла к ней ее мама. Она будет жестко пытаться контролировать каждый шаг подчиненных, и не только на рабочем месте. Потому что не способна испытывать к ним доверие.
в. Через эту черту характера (недоверие) нашей игуменьей легко манипулировать. В коллективе почти всегда находятся лица, которые готовы говорить ей то, что она хочет услышать, сообщать ей все ошибки и недостатки (реальные или вымышленные) других сестер. Действуя «на эмоциях», она будет устраивать сестрам (подчиненным) выговоры, читать нотации, применять административные или церковные наказания. Между тем «сестры-информаторы» часто бывают вне подозрений, именно им она и готова доверять, и таким образом коллектив погружается в атмосферу склок, сплетен, подозрительности друг к другу и иных женских драм…
г. При всем этом внутреннее убеждение такой матушки непоколебимо: «Я столько делаю для монастыря! Тружусь, не досыпая, а эти сестры, эгоистки, своевольные, не ценят моих трудов…». Всю хозяйственную, административную и прочие сферы жизни коллектива она замыкает на себе. Она на самом деле способна трудиться 12 и более часов в сутки, и это создает у нее «комплекс незаменимости». Ее ощущения неизменны – «если не я, то кто?».
Нужно ли говорить, что атмосфера в таком монастыре не способствует духовному личностному развитию сестер (подчиненных)? Если в такой монастырь поступает личностно-здоровая, свободная личность, она просто не сможет там жить, поскольку будет как бельмо на глазу. Ее будут обвинять в своеволии, неспособности к послушанию, будут всячески «смирять», т.е. пытаться сломать… Разумеется, при здравом уме такой человек из монастыря уйдет, чтобы не повредиться – во всех планах. В монастыре остаются личностно неразвитые люди, которым свойственна рабская психология, а именно: наружного или слепого повиновения[4], которое при ослаблении жесткого руководства может обернуться стихийным бунтом.
На самом деле игумения Феодотия – не монстр. Она хороший человек, обладающий большим потенциалом. Ее энергию, жертвенность и способности направить бы в нужное русло… Ее беда (не вина – а именно беда) в том, что она попросту вовремя не получила помощи, ей никто не помог разобраться с собой, обрести цельность, выздороветь от перенесенных в семье психотравм.
Образ 2. «Бунтарь». Известно, что если пружину жать слишком сильно, то ее или сорвет, или она сломается. Это касается и тех людей, которые вырастают в семьях, где действует доминантная личность – один или оба родителя. Подростки из таких семей выходят часто «бунтарями», но бунтуя против «семейного, школьного» авторитаризма, они сами не замечают, как попадают в другие зависимости, пополняя ряды скинхедов, сектантов, «готов», «эмов», наркоманов… Ведь они не знают, что такое свобода. И какова связь свободы с ответственностью. Они живут по своеволию. А своеволие ведет к порабощению.
Когда такой молодой человек воцерковляется (назовем его Максим), он с пылом может окунуться в «романтику» духовного подвижничества. Но как будет вести себя человек с психологией бунтаря, попадая в монастырь, где от каждого требуется дисциплина и четкая субординация? На первых порах Максим искренне будет стараться принимать строй жизни обители. Действие призывающей Божией благодати, известной многим по опыту, как бы на время освобождает его от страстей, дает радость обновленной жизни. Но рано или поздно «медовый месяц» завершится, и прошлые наклонности проявятся с новой силой. Максим столкнется с необходимостью труднейшей борьбы со страстями. Конечно, работа над собственной душой не так проста – гораздо проще бороться с внешними недостатками, которые он видит вокруг себя. То монастырская жизнь «не по уставу святых отцов», то эконом с настоятелем – «бездушные машины», то благочинный допускает несправедливости – нет, не к нему, Максиму, – а к братии! Он о братии переживает, ради братии восстает против «несправедливого режима»!.. Максим постепенно превращается в своевольного и неуправляемого скандалиста. И тогда происходит одно из двух – или он покидает монастырь, разнося по миру о монастыре дурные слухи (роль обиженного), или он все-таки немного притихнет – и начинает организовывать (или вступает в уже существующую) «оппозицию», которая исподтишка отравляет атмосферу своим вечным недовольством, ропотом и критикой.
Образ 3. «Сломанная пружина». Встречается и другой тип – тип «сломанной пружины». Родителям удалось «поломать» таких детей под себя. Это личности, которые неспособны к ответственности за собственные действия и жизнь. Именно родители выбирают, куда им поступать учиться, где им работать, на ком жениться… Впрочем, у таких людей иногда проявляются кратковременные попытки восстания. Но они заканчиваются возвращением к зависимости от родителей. Если же опека над ними уменьшается, скажем, из-за переезда в другой город на обучение, эти люди тут же попадают в зависимость от других «мам»: лидеров на курсе, от «компаний», а чуть позже – жены, начальника… Фактически, такие люди не живут – живут ими и за их счет. Такие личности – идеальное сырье для любой идеологии. Они же – подарок для руководителей тех предприятий и организаций, где поощряются не творчество и свобода, а беспрекословное, слепое выполнение приказов и указаний.
И вот в монастырь поступает представитель такого психологического типа, которого, скажем, зовут Таня. Что будет характеризовать ее жизнь в обители?
1. Выполнение послушаний и указаний по принципу «всегда готова».
2. Всегдашний страх «не оправдать доверие мамы», то есть игуменьи.
3. Готовность трудиться в ущерб собственному здоровью и другим потребностям.
4. Гипертрофированное чувство вины за малейшие ошибки и недостатки, через что Таней очень легко манипулировать.
5. Неумение говорить о своих потребностях, а также неумение раскрывать свои чувства и мысли.
6. Боязнь быть кому-то в тягость, кому-то досадить, кого-то побеспокоить своими просьбами, причинить кому-то неудобство своими элементарными нуждами.
7. Стремление быть «незаметной», боязнь оказаться в центре чьего-либо внимания, плохо развитая коммуникабельность.
По законам психологии, такие лица (обоих полов) обычно поступают в те монастыри, где имеется тоталитарный стиль руководства со стороны наместника или игуменьи – именно такие «сломанные пружины» создают постоянный костяк этих монастырей. Ведь более-менее свободные личности, способные поставить границы самоуправству, там надолго не задерживаются. Таким образом, благодаря «сломанным пружинам», сохраняется дисфункциональное «status quo» подобных обителей. Подобное наблюдается и в других церковных (и светских – тут разницы нет) организациях. «Жертва» и «преследователь» – это всегда две стороны одной медали.
Впрочем, такой ярко выраженный тип «сломанной пружины» встречается нечасто – и обычно они находятся на «низовых» послушаниях или незначительных должностях. Чаще тип «сломанной пружины» – это исполнительный «клерк», боящийся конфликтов и критики, не умеющий строить свои личностные, в том числе и рабочие, границы. Обычно такой человек занимает средние звенья в церковно-административной иерархии. Он готов проводить «политику» вышестоящих, даже если она вредна для монастыря. Он уступает давлению коллег и сотрудников. Все это оправдывается принципом послушания.
За счет его личностных ресурсов можно решать множество проблем – кроме реальных нужд самого монастыря.
Образ 4. Сын вырос в семье, где доминировала мать, склонная к авторитаризму. В силу разных причин эта мать не смогла реализовать себя в полноценном браке и осталась эмоционально ненасыщенным человеком. Обычно у таких матерей муж или рано умер, или пьет, или инфантилен, или она в разводе, или замужем вторично. В любом случае, между ней и супругом (при его наличии) нет эмоциональных гармоничных взаимоотношений, и у нее развито чувство одиночества. Даже искренняя религиозность не компенсирует ее внутреннего мироощущения. Поэтому всю свою привязанность она направляет на сына. Ее отношение с сыном можно охарактеризовать так: «Догнать и причинить ему добро, навязать счастье». В результате сын вырастает эмоционально зависимым от матери. Он становится взрослым физически, по паспорту, по образованию, по социальному положению, но эмоционально он легко впадает в зависимость от более сильных личностей. Поскольку он привязан к матери, он старается быть «хорошим сыном» – примерно себя вести, хорошо учится, в общем, радует мать.
Если к тому же у матери есть нереализованные жизненные стремления, она будет направлять сына, чтобы он стал тем, кем она сама хотела быть в свое время: музыкантом, бизнесменом, известным экономистом, менеджером и т.д. Если мать глубоко религиозна, то ее сын обязательно оказывается в числе студентов духовной семинарии, чтобы стать священником, возможно, даже в монашеском постриге (как маме радостно будет, что ее сын станет монахом – молитвенником за ее род!).
Благодаря усвоенным качествам скромности, послушания, полученному высшему духовному образованию (в академии), такой молодой иеромонах замечается церковным священноначалием и выдвигается на церковно-административные должности благочинного, наместника, со временем даже, может быть, архиерея.
Но у этого нового монастырского руководителя сохраняется прежняя черта характера – неспособность противостать давлению со стороны более сильных личностей и склонность к зависимости от других. Он боится конфликтов и потому не всегда способен отстоять интересы вверенной ему обители. При этом, по законам психологии, рано или поздно около такого человека обязательно найдутся лица, на которых будут проецироваться его отношения с матерью. Эти лица могут быть как женского, так и мужского пола. Чаще женского. Это женщины (которые по своей судьбе очень похожи на его мать), встретив молодого, талантливого благочестивого иеромонаха, «прилепляются» к нему душой и берут под «материнскую» опеку. Они могут проявлять заботу о его здоровье, о «витаминах на пост» и т. п. Сами же будут считать себя его духовными чадами, будут ходить к нему на исповедь, руководствоваться его советами (которые вряд ли будут исполнять…). Между ними усиливается эмоциональная связь, и наш иеромонах впадает в зависимость от них. Если же он становится настоятелем (наместником монастыря), эти лица, окружив его, активно начнут вмешиваться в монастырскую жизнь, реализуя собственные амбиции, подчас – преследуя вполне материальные интересы, при этом формируя у наместника впечатление их незаменимости. Среди них может быть и родня по материнской линии, и просто те, кто умеет «подать себя».
Конечно, этот игумен будет ощущать ненормальность таких отношений. Но сделать с этим ничего не сможет. Он именно зависим. И тогда, по принципу «громоотвода», он будет пытаться самоутвердиться за счет тех, кто слабей его: подчиненных, рядовой братий. Это может выражаться примерно так же, как у вышеописанной игумении Феодотии. Но, скорее всего, в несколько иных формах, поскольку в монастыре – мужской коллектив, а братию, как сестер, просто так не погоняешь – не всех, по крайней мере…
Братия в таких условиях, постепенно приспосабливается к порядку вещей, каждый занимает свою «нишу», где живет своей жизнью – и та течет своим чередом.
Образ 5. Есть такая болезнь – алкоголизм. До сих пор многие считают, что вся проблема алкоголика заключается в том, что он не может контролировать количество выпитого. Стоит прекратить употреблять, и все само собой наладится. На самом деле потеря контроля над употреблением – это только один из признаков заболевания. Гораздо страшнее то, что у него происходят нарушения в области мышления, чувств, духовной сферы. И эти нарушения так просто не проходят. Нередко эти личностные дисфункции как раз и являются предпосылкой для развития зависимости. А она, образовавшись, продолжает разрушать личность. Часто алкоголики с детства вырастали с низкой («комплекс неудачника») или, наоборот, завышенной (преувеличение собственных достоинств и способностей) самооценкой. В обоих случаях им свойственен эгоцентризм. Практика показала, что воздержание от алкоголя – без серьезного реабилитационного процесса – мало что дает: алкоголик не исцелится как-то «сам собой». Внутриличностные и внутрисемейные конфликты алкоголика рано или поздно вновь обнажаются, и тогда «вдруг» оказывается, что алкоголь на самом деле только помогал уйти от решения этих конфликтов. Проявления алкогольного мышления, которые могут сохраняться и при «сухом алкоголизме», таковы:
1. Страх перед ответственностью, необходимостью выбора. В этом случае уход в монастырь может оказаться возможностью избежать ответственности: за семью отвечать не надо; питание и жилье предоставляются; эконом обеспечивает работой – выполняй устав да живи спокойно! И если такой «братии» становится большинство, монастырь превращается в «общину православных холостяков и разведенных».
2. Недоверие и подозрительность.
3. «Замороженные» чувства: неумение работать со своими чувствами и эмоциями.
4. Проистекающая из последних двух пунктов закрытость: так, исповедь такого человека обычно носит характер простого перечисления «общих» грехов, минимум «конкретики».
5. «Туннельное» мышление, видящее окружающую действительность в «черно-белых» красках.
6. «Есть два мнения – мое и неправильное».
7. Неразвитая самокритика, неспособность к принятию критики (даже здоровой и благожелательной).
8. Сохранение «защитных механизмов». Только если они раньше работали на «защиту» употребления психоактивных веществ, то сейчас работают на защиту своей «правильности»: убеждений, мнений, восприятия мира, защиту от любых внутренних изменений, к которым, например, побуждает духовник, и т. д.
9. Тугоподвижность всей психической деятельности и, в частности, установок, стилей поведения, осмысления действительности. Лицам с химической зависимостью изменить свое отношение к чему-либо или кому-либо очень трудно, как трудно изменить и свои действия.
10. Нетерпимость: неспособность принимать чувства, убеждения, поведение, которые отличаются от его собственных; нежелание предоставить свободу самовыражения другим людям.
11. Необходимость самоутверждения.
12. Перфекционизм, трудоголизм (причем, завышенные требования предъявляются не только себе, но и к подчиненным). Либо же склонность к «имитации бурной деятельности».
Религиозность сама по себе мало влияет на эти характеристики. Более того, само православие воспринимается таким человеком через призму своего больного «я». Фактически, создается собственный образ православия… А все дело в том, что в период воцерковления не было обретено элементарного здравомыслия.
И вот такой человек, назовем его Василием, поступает в монастырь.
Поначалу его личность не вызывает никаких проблем в монастыре. Как любой новичок, он присматривается к жизни в обители: он еще не уверен в себе, в том, что его оставят. И поэтому он никак не выделяется из числа новопоступивших. Наоборот, он даже может быть замечен руководством как дисциплинированный и ревностный христианин. «Романтический» период будет продолжаться, пока из трудников Василий не перейдет в число братии: т. е. будет принят в послушники, прописан в монастыре и обретет свой твердый статус.
Конечно, за свое какое-нибудь годичное пребывание в обители Василий в достаточной мере научился видеть не только положительные стороны жизни монастыря, но и отрицательные – и вот последние как раз его мыслящее прежними штампами сознание склонно преувеличивать. Но если на первых порах Василий о них судачил только в своей среде и только «шепотом», то потом, уже будучи в числе братии, он больше не будет молчать. И если получит замечание от благочинного за нарушение дисциплины, он сразу припомнит эти монастырские недостатки и выдвинет их в качестве самозащиты: в монастыре много чего неправильного, а меня притесняют, чтобы заставить замолчать. Этот брат знает, сколько и какого качества должно быть масло на столе, он готов вмешиваться, обсуждать неправильно проведенную службу, он критикует решения духовного собора… Его послушание – самое главное в монастыре, и только он знает, как нужно его выполнять. Он обижается, что его не понимают, к его мнению не прислушиваются. Игнорируя субординацию, он спешит со своими вопросами к наместнику, минуя благочинного, эконома. И попробуйте только забыть приготовить его заказ на постную пищу, когда он решил вдруг подготовиться к причастию – скандал с поваром обеспечен!.. Встречаясь с эмоционально незрелой братией, он будет увлекать их в осуждения и пересуды священноначалия, создавая таким образом «внутреннюю оппозицию», а себе – «моральную группу поддержки». Фактически благодаря ему в монастыре формируется своя «субкультура»: группа братии, которая, внешне исполняя минимум требований устава, живет по своим правилам. Искоренить этот разброд, не удаляя главных зачинщиков из монастыря, практически невозможно. «Перевоспитанию» же такие лица, как Василий, почти не поддаются. Ведь они уже пожили в монастыре не один год, они уже убеждены в своей значимости, особенно с хозяйственно-экономической стороны. И горе монастырю, если из-за объема физических работ он на самом деле зависим от этих лиц и вынужден их терпеть!.. Если таких людей будет хотя бы трое-четверо на 40 человек братии, они вполне способны разложить общую атмосферу монастыря. «Бунтари» как раз помогут.
Другой «сухой алкоголик» – Николай. С высшим образованием. Он просто «кипит» в работе. Ему доверяется какая-нибудь значимая отрасль хозяйственной жизни обители: например, столярная мастерская. И он без устали «развивает и расширяет» мастерскую, превращая ее в условиях финансового кризиса в источник дохода. И расхода. Раз «процесс пошел» – к эконому или настоятелю идет заявка на увеличение числа рабочих и трудников в этой мастерской. Если пошли навстречу и штат увеличили, нужно больше материалов закупать для работы. Больше закуплено – нужно дополнительное место для хранения, дополнительный инструмент и станки для обработки. Пошли навстречу, выполнили требования – нужно расширять сеть продажи, кого-то посылать на церковные выставки. Выполнено и это, пошла продажа, есть заказы – не хватает людей, дайте еще в штат… Круг замыкается. И неважно, что что-то не было реализовано, что-то подпортилось под дождем, из-за того, что пролежало до утра на дворе – ожидаемый «бусик» для погрузки и транспортировки так и не приехал… Неважно, что среди рабочих встречаются и любители выпить, и, соответственно, подворовать. Неважно, что в таком объеме продукция может быть и не продана. Нужно работать! Да, кстати, выполнять что-то для нужд братии – нет времени, их заказы будут делаться по «остаточному принципу». Приносит ли реально доход мастерская при увеличивающихся затратах (на зарплаты, покупку и ремонт оборудования, покупку материалов плюс потери из-за «человеческого фактора»), – это еще вопрос. Но для инока Николая это неважно. Работа стала самоцелью. И оправдывается принципом послушания. То, что эконом и сам игумен уже устали от его растущих «аппетитов», что трудники и братия стараются сбежать с этого объекта, не выдерживая требований, – в расчет не берется. А ведь с послушания его и не снимешь. Думали уже, кем заменить – других опытных специалистов среди братии нет. Приходится смиряться…
Образ 6. «Несчастная женщина». Инокиня Сергия выросла в сельской местности и была вторым ребенком в многодетной семье. Ее мать, целиком занятая заботами о хлебе насущном, была мало способна дать всем своим детям достаточно любви и внимания. А на старших детей, естественно, ложилась забота о младших. Таким образом, Сергия практически не знала нормального детства. Замужем она пробыла 10 лет, родив от мужа-алкоголика двоих детей. Умер ее муж от алкоголя, или они развелись, – этого никто толком не знал, и это никого не интересовало. «Поднимать детей» ей довелось одной. Таким образом, она глубоко усвоила, что скорби и страдания – это естественный удел земной жизни.
Любая душа жаждет любви, тепла, заботы. Сергия пришла в храм вначале 90-х годов прошлого века, увлеченная тем невероятным количеством света и тепла, что струились из Евангелия и всего строя православного богослужения… Только вот воспринять этот свет она не умела – помните про сосуд любви?
К тому же почти все прихожанки храма – такие же, как она; каждая закрыта в своем несчастье, и помочь другу в духовном росте они не могли. Так и жила она с плохо осознаваемой жаждой любви без возможности ее утолить…
В монастырь матушка Сергия пришла уже в зрелом возрасте, когда ей минуло сорок лет. Трудно сказать, что ее побудило сделать этот шаг – та же самая неудовлетворенная жажда любви или бегство от жизни – она была принята в монастырь без особых расспросов, ибо кроме воцерковленности она была еще и хорошей труженицей, что для женского монастыря с вечными огородами, обширными цветниками, ремонтами и фермерским хозяйством было немаловажно. Как и следовало ожидать, такой в монастыре она была не одна, а матушка игуменья была неплохим администратором, обладавшей искренней монашеской ревностью, но без всякого педагогического опыта, без понимания человеческой души.
Никогда не имевшая собственной жизни, матушка Сергия быстро включилась в ритм «послушание-служба-четки», стараясь не обращать внимания на накопившуюся физическую и эмоциональную усталость. Ведь в этом она и видела смысл монастырской жизни. Для келейного отдыха, личных потребностей времени почти не оставалось. Даже исполнение келейного правила, чтение святоотеческой литературы совершались урывками, «на ходу». Не удивительно, что лет через десять такой жизни, у нее начались проявляться психосоматические заболевания, только она такого понятия не знала.
Наконец, благодаря добросовестному исполнению послушаний и ввиду возраста, ее перевели на более легкое, но не менее ответственное послушание: уборку храма. Только вот «болячки» почему-то не проходили. И уныние, несмотря на еженедельную исповедь и молитвенные труды, все чаще одолевало ее. Она не могла понять, почему и за что все это наваливается на ее голову. А тут все чаще стали попадаться в глаза книги «православных издательств» о колдунах, масонах, против ИНН, паспортов, штрих-кодов, об антихристе (такой литературой были завалены церковные прилавки во второй половине 90-х, начале 2000-х годов). Вот оно, теперь понятно, грядет конец мира сего, а что святые отцы писали об этом времени? Что спасаться тогда будут только скорбями!
Именно из монастырей, населенных такими «матушками» или «братией», разносятся паломниками, обладающими различными невротическими расстройствами, страхи перед грядущим антихристом, глобальными бедствиями, перед принятием «новых паспортов» и т.д. Такие монастыри и такие матушки создают почву для развития младостарчества и внутрицерковных полусектантских течений. Наше время – это время неврозов, и потому подобная вышеупомянутая литература и подобные настроения всегда найдут отклик и новых распространителей. Работа церковного Издат.Совета и другие меры, принимаемые Патриархом и Синодом, во многом способствовали пресечению распространения такой литературы. Но они не способны решить главное – причину, по которой матушка Сергия и ей подобные оказались под влиянием этой темной, никакого отношения к Православию не имеющей, мистики. Законами душу не исцелишь.
Стоит подчеркнуть, что инокиня Сергия такая в монастыре не одна. И ее болезнь, разумеется, сталкивается с такой же болезнью других. А поскольку монастырь – это замкнутая система, то все, что в нем производится, неизбежно заполняет монастырскую атмосферу. Переутомляемость ведет к раздражительности. Ложная жертвенность ведет к нервным срывам. Искусственная уступчивость в ущерб собственным, действительно важным потребностям приводит в конечном итоге к горькому недоумению и обвинению других сестер в равнодушии, черствости, эгоизме. Непроработанные эмоции выливаются на других сестер. Эмоциональный вакуум заполняется сплетнями, подозрительностью, недоверием. Исповеди у духовника превращаются, прямо или в скрытой форме, в «изливание» саможалости и в обвинение сестер и начальствующих… Самое печальное, что этим состоянием заражаются и новопоступающие молодые послушницы. В самом деле, какой нужно иметь внутренний иммунитет, чтобы годами жить бок о бок с такими, как инокиня Сергия, и остаться цельной личностью[5]…
Образ 7. У Коли семья была вроде как благополучная. Именно «вроде». Родители – культурные люди, с твердым средним уровнем достатка, уделявшие немало времени собственному развитию. Только вот отношение к сыну можно было выразить одной фразой: вот тебе ноутбук и кроссовки – не мешай нам работать и отдыхать. Что взращивало в Николае психологию «потерянного ребенка». Эмоциональный вакуум он заполнял Интернетом и фантазиями. «Вот вырасту, стану известным…». Его мечты сводились к признанию и славе. Не потому, что он был тщеславен – это были мечты о принятии и любви. Просто он не мог их выразить. В школе Коля был тихим скромным мальчиком, никогда никому не создававшим проблем. Не наученный здоровым отношениям с другими, он был закрыт в себе и с ребятами в классе общался мало. Его никто не трогал, с ним было неинтересно. Никто не знал, сколько зависти у него копится к тем, кто умел быть лидером, душой компании, кто просто умел быть «своим», умел с другими отдыхать, соревноваться, развлекаться.
Переезд из маленького городка в областной центр, где папа, по получении высшего образования, получил новую должность, и где был другой класс, с другим социальным уровнем и с другими отношениями, был для Коли тяжелой психотравмой. Он не был принят в школе сверстниками. Физически, правда, почти не обижали, зато он вполне чувствовал себя в «зоне отчуждения». Только поделиться своей бедой он ни с кем не мог – откуда было ему уметь анализировать свои чувства и делиться ими? А мама в это время как раз начала воцерковляться, и молитвы, посещение храма стали занимать ее все свободное время. Папа погружен в «освоение» на новом месте. Так что никто и не замечал, насколько Коле было плохо. И по вечерам Коля предавался мечтам – как он вырастет, станет боксером – и всем «покажет». Или как ему будут все завидовать, когда главная «принцесса» класса станет его девушкой… Разные были мечты. Только после них в реальной жизни было еще хуже. А на девушек он мог смотреть только «издали»: кому он был нужен (как он сам себя ощущал), с его зажатостью, неумением общаться, простым мобильным телефоном, скромной внешностью, средней успеваемостью? Впрочем, он мог бы учиться гораздо лучше – таланты от родителей были унаследованы. Но душевное состояние не способствовало их раскрытию… Коля испытывал острую необходимость в самоутверждении. И только нужно было ждать момента, когда настанет такая возможность.
Чувство отдаленности себя от общества привело к глубокой нелюбви к праздникам, где царили смех, веселье, раскрепощенность. Это ведь не его праздники, на их фоне острее переживалось одиночество. Временами, видя где-нибудь в ресторане или кафетерии свадебные торжества, корпоративы, – он испытывал к тем, «кто там», чуть ли не ненависть. И он еще больше внутренне изолировался от окружения.
Но вот мама устроила своего 13-тилетнего сына в воскресную школу, начала водить с собою в церковь – и ему понравилась новая среда: в воскресной школе уровень нравственности был все-таки немного повыше, и он не чувствовал такого напряжения и страхов, как в классе. А в храме так и вообще было хорошо: на него умиленно смотрели взрослые тети, похваливая – «какой хороший благочестивый мальчик»!.. Поэтому здесь он «преуспевал»: и на занятиях по Закону Божию, и в усердном выстаивании церковных служб. И священник взял его прислуживать в алтарь! Вот он, путь к восхождению: когда он на крестном ходе, облаченный в стихарь, шел впереди, неся хоругвь, или со свечой на Херувимской!.. Нравилась ему и уединенная молитва, где он мог открываться Богу. Теперь он знал, что обязательно поступит в семинарию и станет известным священником.
Только вот семинария имеет один несомненный «плюс»: ее атмосфера и быт отрезвляют от религиозной романтики. И прислуживанием в алтаре не выделишься. А внутренние комплексы Коли никуда не делись. Единственное, чем он мог заслужить внимание – это прилежным обучением и неуклонным подчинением дисциплине. Только вот что с этими качествами делать после семинарии? Монастырь виделся самым верным решением. Снимается вопрос построения отношений с противоположным полом, есть потенциальная возможность для церковной карьеры, а элементарная внутренняя изоляция теперь называется «келейным пребыванием» и «уединением». То, что монастырь – тоже семья, и здесь тоже нужно учиться функциональному взаимодействию, об этом и не думалось.
И вот постриг в достаточно известном монастыре с наречением имени Феоктист. Рукоположение в иеромонаха и небольшая административная должность. Будет он экономом в монастыре или старшим помощником инспектора в семинарии – это не принципиально. Принципиально, как он теперь будет относиться к подчиненным: братии или семинаристам?
Вот обычная характеристика личности, нуждающейся в самоутверждении.
«Самоутверждающийся находится в непрерывном поиске подтверждения своей значимости через утверждение превосходства над другими. Что в данном случае мы наблюдаем? Он пытается укрепить собственное суждение о себе, повысить свою самооценку за счет унижения другого патологическими или неконструктивными способами:
— унижение и оскорбление других;
— спор без цели найти выход, а как способ отстоять свою точку зрения;
— критика и о(б)суждение других;
— поиск недостатков у окружающих;
— необоснованные обвинения;
— авторитарность и демонстративная важность.
Причин развития такого поведения может быть множество: недостаток любви и поддержки в детстве (да и в настоящее время тоже), чувство отвержения, непринятие себя, прежние непроработанные обиды и травмы, чувство страха, властные и авторитетные значимые люди, психологическое насилие.
Обычно внешне такие индивидуумы выглядят агрессивными, нападающими и, казалось бы, с виду очень уверенными в себе личностями. И на первый взгляд самооценка у них очень даже высокая, но если копать глубже, то это всего лишь обратная сторона медали – неадекватного восприятия себя….
Такой тип людей в терапии нуждается не только в поддержке как таковой, но и в атмосфере дружественности и полного принятия»[6].
Только вот проблем Коли-Феоктиста никто не понимал (да он и сам их не осознавал), и потому все транслируется на то окружение, которое неспособно поставить границы своеволию новоиспеченного «начальника»: это – подчиненные братия и трудники, или студенты семинарии. Нужно ли говорить, какую атмосферу вокруг себя создал о. Феоктист? А выразить возмущение, недовольство, жалобы было некому. Ведь о. Феоктист с семинарской скамьи числился у вышестоящего руководства на хорошем счету и был вне всяких подозрений. Не сами ли семинаристы дали повод к такому отношению – своими нарушениями дисциплины? Попробуй объяснить, что это всего лишь была бутылка «сухого» на день рождения! В глазах чуждого с детства любых праздничных собраний (кроме тех, что устраивает начальство) иеромонаха Феоктиста эти «посиделки» выглядят как «попойка», а любая попытка объясниться видится «злостным прекословием». На самом же деле причина его отношения к «провинившимся» проста. Он смотрит на ситуацию живущего в нем подростка, чуждого опыта человеческого проживания человеческой радости, которого не приглашали в классе и в семинарии на день рождения, и который потому ненавидел фуршеты и «застолья»… Но он умеет подать в письменном рапорте свое видение ситуации… Вот пусть теперь и несут наказание «виновные» в виде устных и письменных выговоров, внеурочных назначений на кухню или другие «послушания» – вплоть до исключения из состава учащихся. А еще о. Феоктист может быть удобен тем, что сам целиком зависим от вышестоящей власти: она назначила, она может и снять или перевести – ниже, или представить к повышению…
Главная же беда в том, что люди, зависящие от о. Феоктиста, даже поступая в монастырь или семинарию неиспорченными, со временем сами могут научиться «по волчьи выть» и станут дублировать его «опыт взаимоотношений»…
Резюме. Что же делать?
Подобные образы можно продолжать описывать и дальше. Для их создания не обязательно изучать жизнь монастырей. Достаточно посмотреть на отношения людей на приходах, да и на любой рабочий коллектив: в частных фирмах, госструктурах, корпорациях. И затем наблюдения, с соответствующими корректировками, перенести на жизнь обителей.
Данные образы являются именно «образами». Живой человек всегда сложней. И не думаю, что такие описанные типы в «химически чистом» виде встречаются часто. В одном и том же человеке могут встречаться черты характера и поведения нескольких описанных типов. Но у всех них есть особенности, присущие каждому из описанных типов. Это:
- Неразвитая, или, наоборот, гипертрофированная самокритичность.
- Критика воспринимается очень болезненно (чувство вины) или не воспринимается вообще («защитные комплексы»).
- Недоверие.
- Эмоциональная изолированность.
- Неспособность работать в команде; при руководящих постах – неумение создать «единый дух».
- Склонность к додумыванию за других («я знаю, что он имеет ввиду, что думает обо мне»).
- Бесконтрольность «выливания» эмоций на равных или стоящих ниже по положению.
- Ощущение, что «меня не понимают».
- Завышенные требования к себе (перфекционизм) и(ли) к другим.
- Отсутствие внутренней, личностной свободы.
Склонность к дисфункциональным отношениям могла произрасти не только из родительской семьи. Кто-то получает дома вполне нормальный опыт личностного развития, но впоследствии попадает в нездоровую атмосферу, когда внутренняя целостность еще не была развита в достаточной степени: например, в новом классе, куда ребенок был переведен при переезде семьи или в послешкольном учебном заведении. Суть та же.
Конечно, списывать все на прошлое тоже не стоит. Дисфункциональные черты могут развиваться и просто по причине общей всему человечеству поврежденности грехом. И тогда эти черты лучше называть страстями. К ним вполне применим опыт святоотеческой аскетики. Но задача данной публикации – обратить внимание на тех, у кого не был сформирован «сосуд любви».
Важно еще учитывать, что все эти лица «пересекаются» между собой, в т. ч. и в монастырях, и тогда семейная болезнь одних «нахлестывается» на психологическую поврежденность других, и «букет» может приобретать самые причудливые сочетания. Оставлять без внимания ситуацию чревато серьезными последствиями. Ведь это означает, что в подобных коллективах будут калечиться новые и новые поступающие, которые в других условиях могли бы принести много добрых плодов.
Проблема родилась не сегодня, и легко ее не решить. Тем более что среди тех, у кого есть возможности что-то решать – настоятелей, священноархимандритов, духовников – еще мало понимания серьезности и важности темы. В нашей церковной традиции нет опыта рассматривать духовную жизнь с позиций психологии. Хотя в дореволюционный период психология изучалась в семинариях, ее важность понимал, например, свт. Феофан Затворник.
Возможно, эта публикация, наряду с подобными, – обратит на себя внимание хотя бы некоторых из начальствующих и имеющих авторитет в церковной среде. Что я мог бы предложить тем, кто заинтересуется?
Все вышеописанные типажи нуждаются в глубокой тщательной проработке своих дисфункций. Их жизненные ситуации прошлого не были завершены – и их нужно заново прожить – чтобы отпустить в прошлое. Для этого необходима помощь специалистов, опытных духовников, знакомых с данной проблематикой. А еще им важна среда, где они получат доверие и принятие. Мы все помним слова Спасителя: «Где двое и трое собраны во имя Мое…». Так вот, им нужна община, группа – которая явит безусловную Христову любовь. И поможет им повзрослеть. Перед тем, как принять монашество, «ангельский образ», сначала нужно научиться нормальному, здоровому человеческому общению. Есть ли у нас монастыри с такими общинами, которые могут помочь этим «взрослым детям»? Не уверен…
Однако:
1. Сейчас уже немало искренне верующих психологов, которые способны грамотно провести встречи, семинары, посвященные подобным вопросам, – как в семинариях, так и на встречах в монастырях. Лучше начинать с семинарий. Тогда в сознании будущих священников, а также преподавателей, руководства богословских школ – постепенно будет исчезать предубеждение против психологического подхода к решению внутрицерковных проблем.
2. В монастырях можно организовывать братские встречи, которые будут проводиться примерно по той же модели, что используется в группах взаимопомощи Анонимных Алкоголиков, Сообщества для родственников алкоголиков Ал-Анон и прочих.
3. Есть такие группы – ВДА: Взрослые дети Алкоголиков и других дисфункциональных семей. У них богатый опыт выздоровления от полученных в раннем периоде жизни дисфункций, которые усугублялись ошибками во взрослой жизни. Можно сотрудничать с ними, приглашать их представителей на встречи, изучать их Интернет-ресурсы.
4. Там, где монастырская братия созреет, можно прямо при монастыре открывать группы Ал-Анон, ВДА и прочие. Такой первичный опыт уже существует.
5. Направлять представителей семинарий, монастырей на форумы упомянутых сообществ.
6. Изучать и использовать соответствующую литературу.
Относительно последнего пункта. Одна из лучших книг, которая раскрывает влияние семейных дисфункций на церковную жизнь, и даже выбор конфессии (или общины) – «Семейные секреты, которые мешают жить» К. Дэйва. Среди написанного психологами – членами Православной Церкви, литературы подобного направления я еще не встречал. Исключение – «Очерки современной церковной психологии» Бочарова и Чернышева. К сожалению, продолжения их труд пока не имеет. Я бы эту книгу ввел в курс Нравственного богословия.
Почему я сторонник сотрудничества и участия в анонимных сообществах, работающих по 12-ти шаговой программе? Свое мнение и опыт встречи с ними я изложил в публикациях Анонимные сообщества взаимопомощи иПравославным христианам об Ал-Анон (ВДА). Здесь скажу только одно. Эти сообщества интуитивно как раз и пришли к этому важному закону – сила группы выше силы всех ее отдельных членов. Именно в группе, где царит абсолютное доверие, где собраны «все такие же», человек может раскрыться, «разморозиться» и получить силу для своего развития. На мой взгляд, эти сообщества попросту пришли к тому, что когда-то знали, но затем забыли сами христиане: к пониманию важности общины. И пока у нас очень мало своего опыта в создании таких живых общин, не стоит пренебрегать тем, что успешно достигнуто другими.
Большинство лиц приходят в наши монастыри (впрочем, как и в семинарии) из дисфункциональных семей, не получив опыта здоровых отношений и взаимодействия в семье. Обычно дисфункции связаны с наличием алкоголизма в семье, разводом родителей или доминирующей, авторитарной личностью; а также с эмоциональным вакуумом.
Такие семьи стараются, насколько возможно, выдерживать «фасад благополучия»: делать вид, что у них все более-менее в порядке. Проблемы не обсуждаются или даже подаются как норма. Ребенок, выросший в такой семье, даже не знает, что отношения могут быть другими. Его эмоциональные ресурсы заполнены нездоровым содержанием.
По этому поводу есть замечательные слова Гэри Чемпена: «Внутри каждого ребёнка заключён «эмоциональный сосуд», который ждёт того, чтобы его наполнили любовью. Когда ребёнок чувствует, что его действительно любят, его развитие будет нормальным. Но если сосуд любви пуст, у ребёнка возникают нарушения в поведении. «Большая часть нарушений в поведении ребёнка объясняется тем, что «сосуд любви» пуст», — это сказал доктор Росс Кэмпбелл, психиатр, который специализируется на лечении детей и подростков.
Слушая его лекцию, я вспоминал о сотнях родителей, которые прошли через мой кабинет, жалуясь на нарушения в поведении своих детей. Я никогда не видел пустого сосуда любви внутри этих детей, но я видел результаты. Их плохое поведение было ничем иным, как искажёнными поисками любви, которой они не ощущали. Они разыскивали любовь везде, где не нужно, и так, как не нужно»[1].
Вырастая в дисфункциональной семье, ребенок не умеет принимать и дарить любовь, нередко за любовь принимает ее различные искажения. Он не умеет строить доверительные отношения, не умеет строить личностные границы. Ему трудно определять сферы своей ответственности и компетенции. Если нужно охарактеризовать состояние такого ребенка одной фразой, то это – вечный эмоциональный голод, без умения его утолить…
Когда же ребенок становится взрослым, все эти качества переносятся в его собственную семью, в тот коллектив, где он работает. Не исключение в этом плане и Церковь, и монастырь… Для наглядности можно привести несколько описательных образов того, как дисфункциональность семьи сказывается на жизни в монастырях. Если кто-то узнает в этих образах конкретных людей, это будет означать только то, что образы, описанные здесь, – реальны.
Образ 1. Девочка Оля выросла в семье отца-алкоголика. Два основных мотива действий ее мамы, как и других членов семьи:
1. «Спасти» больного путем вытаскивания его из запоев, попыток контролировать его действия и решения всех его проблем, возникающих из-за выпивок (от покупок «минералки» и пива для похмелья до постановки капельницы, оплаты штрафов, и доставки домой из питейных заведений…).
2. Избежать при этом огласки.
Чем больше прогрессирует болезнь, тем больше вся жизнь членов семьи подчинена вышеуказанным задачам. Это явление получило название созависимости[2]–ключевой для нас термин.
Поскольку такими способами проблема все равно не решается, у мамы растет напряжение и истощение нервной системы. Развиваются раздражительность, агрессия. По принципу «громоотвода», эти эмоции «выливаются» на дочь, как слабейшее звено в семейной системе. К Оле со стороны матери практически нет проявлений нежности, тепла, доверительных отношений. Внешне Олина мама являет собой образец жертвенности по отношению к членам семьи, но на самом деле вся ее жертвенность основана на неправильном понимании долга любви; а, кроме этого, еще и подпитывает ее самооценку: «если не я – то кто?»; «если я устану – небо упадет»; «сколько я для Вас всех делаю – а Вы даже оценить этого не можете!». И при всей ее наружной жертвенности, внутри глухой ропот: «Ну, почему я всегда всем все должна?! Почему без меня никто не может ничего сделать толком?!» Она не замечает, что сама же никому не доверяет, и все замыкает на себе[3]. Обычные реплики, которые слышала от нее Оля, это:
— Ну, почему ты не можешь нормально помыть посуду?!!!
— Да когда ты научишься сама вовремя собираться в школу?!!!
— Сама, что ли, не видела, что хлеб нужно купить?!!
— Почему я должна все время контролировать тебя, чтобы ты нормально уроки делала?!!
— Что, у меня других проблем нет, как только еще на родительские собрания таскаться?!! Что ты натворила, признавайся!
— Вечно у тебя ничего толком не получается!
В результате такого отношения со стороны матери (и это помимо переживаний, связанных с пьющим отцом) в характере Оли с самого детства формируется устойчивое чувство вины: «когда родителям плохо, когда они ругаются, или они на меня нападают, или им не до меня – значит, я в чем-то виновата, и нужно стараться быть хорошей».
Ее жизнь начинает подчиняться трем «не»:
1. Не говори (нужно скрывать семейную болезнь перед одноклассницами, в обществе);
2. Не чувствуй (поскольку ее эмоциональный мир неинтересен самым близким людям – родителям, и вообще, чувствовать – это больно);
3. Не верь (нельзя доверять отцу – сколько раз обещал бросить пить, а пьет; нельзя доверять маме – она во всем находит повод на ней «сорваться»; а через недоверие тем, кто наиболее значим для ребенка – формируется тотальное недоверие всем окружающим).
Но поскольку Оля, как любой нормальный человек, нуждается в любви, в ее сознании формируется убеждение, что любовь нужно заслужить – жертвенностью, ответственностью, личными достижениями. Она может получить два высших образования и красный диплом, чтобы только доказать папе и маме, что «я хорошая – порадуйтесь за меня, полюбите меня». Но в глубине души она сама этому уже не верит…
И потом наша Оля переносит во взрослую жизнь непроработанные, подавляемые чувства обиды, стыда, боли, от которых пытается спрятаться, потому что не знает, что с ними делать.
Возникает вопрос – насколько свободен ее выбор поступления в монастырь? Действительно ли она руководствовалась любовью к Богу, к жизни по Евангелию, к аскетической жизни? Ведь замуж часто такие девушки не выходят, а «выскакивают», по меткому замечанию психолога Москаленко В.Д. Выйти замуж для них – это средство сбежать из больной семьи, средство спрятаться от себя самой – живя для мужа, для детей… Поэтому нередко в семейной жизни таких девушек создается та же атмосфера, которую создавала мама. Только теперь ее создает она сама… Неудивительно, что и мужья таких девушек похожи на их отцов…
Не идут ли они и в монастырь с такими же подсознательными намерениями – уйти от себя, спрятаться от своего внутреннего мира?
И что в таком случае они приносят с собой в монастырь?
1. Чувство «недостоинства», проистекающее от неумения принять себя (в т. ч. и свои таланты, способности – ведь она с детства слышала только критику и обвинения, мама ничего хорошего в ней не находила).
2. Склонность испытывать обиды, гипертрофированное чувство вины.
3. Неумение разбираться в себе, в мотивах своих действий и подлинных причинах своих чувств.
4. Неумение доверять, работать «в команде».
5. Сформированное убеждение, что любовь нужно заслужить, в т. ч. – и любовь Бога (ведь Бог – Отец, и на Него переносится образ ее родного отца, и потому Он для нее прежде всего требовательный Судья, Прокурор).
6. Развитый перфекционизм, неумение говорить «нет» в ответ на завышенные, по сравнению с ее реальными силами и возможностями, требования, неспособность выражать свои потребности.
7. Неумение раскрываться, проявлять здоровым образом свои эмоции.
Этот список можно продолжить…
Поскольку Оля привыкла прятать в саму себя свои чувства и эмоции, ей трудно вовремя отслеживать копящиеся раздражения, злость, обиды. Она усердно выполняет все возможные послушания, всегда и во всем готова уступить монастырским сестрам, но это происходит не из подлинной христианской любви (как она сама считает), а от необходимости подпитки своей низкой самооценки. Ей нужны похвалы – «какая она хорошая», – и она очень боится кого-то обидеть, потому что даже мелочная обида будет у нее пробуждать ощущение того, «какая она плохая». В ее сознании живет парадигма: «если не получается что-то – значит не получается ничего». Но при этом она умеет все это в себе не видеть. И в то время когда у нее в душе будет все кипеть, на лице будут написаны внимание к сестре и улыбка: «Да, конечно, дорогая, помогу…»
Неизбежно у нее время от времени будут взрывы, которые будут приводить к депрессии или к срыву на более слабых. Но перед церковным руководством она будет смотреться талантливой, послушной сестрой, прекрасным кандидатом на административные должности. Такая сестра вполне может стать благочинной монастыря или настоятельницей (в миру такие лица нередко занимают административные должности).
И вот… Оля, наконец, получает назначение на пост игумении. Какими будут особенности такого руководителя?
Она не дает право на ошибку себе и подчиненным. Все указы должны выполняться четко и в срок, но удовлетворения она не будет находить в любом случае. Она всегда будет бояться, что что-то не понравится архиерею, которого ждут; что-то «не так» будет в приеме «высоких» гостей, приглашенных на престольный праздник… И она без устали будет «гонять» сестер еще за неделю (или даже раньше) до праздника, чтобы все «прошло благополучно». А если вдруг заметит хоть какую-то оплошность (паутина в коридоре – ее вообще-то, вчера сняли, но к утру паук успел свить новую…), и она попала утром на глаза игуменье – раздраженный выговор ответственной за эту часть работы сестре или благочинной будет обеспечен. При подготовке к празднику настроение новой настоятельницы (названной в постриге, например, Феодотией) лучше всего будет выражаться фразой – «ничего толком не делается»: сестра Мария не так сервирует архиерейский стол; работницы кухни не успевают приготовить фаршированную рыбу; ковер плохо выбит; оконные стекла протерты недостаточно… Цветы!.. а где цветы для встречи владыки? Почему сестра Параскева так долго в городе, уже давно пора приехать с цветами для букета!.. Какие все бестолковые!.. Ее хмурое лицо наводит на сестер тотальный страх и тоску.
Это ничего не напоминает? Почитайте еще раз отношение мамы к Оле…
а. А время идет. Среднее звено «начальствующих» – благочинная, казначей, – получив очередную порцию агрессии, теперь сами срываются на младших… Цепная реакция пошла… Но стоит появиться первым прибывшим гостям, как лицо игуменьи тут же преображается, излучая максимум радости и предупредительности… Как только гости проведены в свои покои – игуменья поворачивается к сестрам с прежним выражением, где никакой заботы и внимания к ним не прочесть при всем напряжении воображения. Когда же праздник или прием архиерея пройдет – благодарность сестрам в лучшем случае будет выражена двумя сухими фразами. Или вообще никакой благодарности не будет. Как и извинений за то, что держала всех две недели в напряжении. А «на горизонте» – следующий «праздник»… И сестры с тоской ожидают очередной «горячки»…
б. Став руководителем, она теперь имеет возможность проявить все те отношения, которые проявляла к ней ее мама. Она будет жестко пытаться контролировать каждый шаг подчиненных, и не только на рабочем месте. Потому что не способна испытывать к ним доверие.
в. Через эту черту характера (недоверие) нашей игуменьей легко манипулировать. В коллективе почти всегда находятся лица, которые готовы говорить ей то, что она хочет услышать, сообщать ей все ошибки и недостатки (реальные или вымышленные) других сестер. Действуя «на эмоциях», она будет устраивать сестрам (подчиненным) выговоры, читать нотации, применять административные или церковные наказания. Между тем «сестры-информаторы» часто бывают вне подозрений, именно им она и готова доверять, и таким образом коллектив погружается в атмосферу склок, сплетен, подозрительности друг к другу и иных женских драм…
г. При всем этом внутреннее убеждение такой матушки непоколебимо: «Я столько делаю для монастыря! Тружусь, не досыпая, а эти сестры, эгоистки, своевольные, не ценят моих трудов…». Всю хозяйственную, административную и прочие сферы жизни коллектива она замыкает на себе. Она на самом деле способна трудиться 12 и более часов в сутки, и это создает у нее «комплекс незаменимости». Ее ощущения неизменны – «если не я, то кто?».
Нужно ли говорить, что атмосфера в таком монастыре не способствует духовному личностному развитию сестер (подчиненных)? Если в такой монастырь поступает личностно-здоровая, свободная личность, она просто не сможет там жить, поскольку будет как бельмо на глазу. Ее будут обвинять в своеволии, неспособности к послушанию, будут всячески «смирять», т.е. пытаться сломать… Разумеется, при здравом уме такой человек из монастыря уйдет, чтобы не повредиться – во всех планах. В монастыре остаются личностно неразвитые люди, которым свойственна рабская психология, а именно: наружного или слепого повиновения[4], которое при ослаблении жесткого руководства может обернуться стихийным бунтом.
На самом деле игумения Феодотия – не монстр. Она хороший человек, обладающий большим потенциалом. Ее энергию, жертвенность и способности направить бы в нужное русло… Ее беда (не вина – а именно беда) в том, что она попросту вовремя не получила помощи, ей никто не помог разобраться с собой, обрести цельность, выздороветь от перенесенных в семье психотравм.
Образ 2. «Бунтарь». Известно, что если пружину жать слишком сильно, то ее или сорвет, или она сломается. Это касается и тех людей, которые вырастают в семьях, где действует доминантная личность – один или оба родителя. Подростки из таких семей выходят часто «бунтарями», но бунтуя против «семейного, школьного» авторитаризма, они сами не замечают, как попадают в другие зависимости, пополняя ряды скинхедов, сектантов, «готов», «эмов», наркоманов… Ведь они не знают, что такое свобода. И какова связь свободы с ответственностью. Они живут по своеволию. А своеволие ведет к порабощению.
Когда такой молодой человек воцерковляется (назовем его Максим), он с пылом может окунуться в «романтику» духовного подвижничества. Но как будет вести себя человек с психологией бунтаря, попадая в монастырь, где от каждого требуется дисциплина и четкая субординация? На первых порах Максим искренне будет стараться принимать строй жизни обители. Действие призывающей Божией благодати, известной многим по опыту, как бы на время освобождает его от страстей, дает радость обновленной жизни. Но рано или поздно «медовый месяц» завершится, и прошлые наклонности проявятся с новой силой. Максим столкнется с необходимостью труднейшей борьбы со страстями. Конечно, работа над собственной душой не так проста – гораздо проще бороться с внешними недостатками, которые он видит вокруг себя. То монастырская жизнь «не по уставу святых отцов», то эконом с настоятелем – «бездушные машины», то благочинный допускает несправедливости – нет, не к нему, Максиму, – а к братии! Он о братии переживает, ради братии восстает против «несправедливого режима»!.. Максим постепенно превращается в своевольного и неуправляемого скандалиста. И тогда происходит одно из двух – или он покидает монастырь, разнося по миру о монастыре дурные слухи (роль обиженного), или он все-таки немного притихнет – и начинает организовывать (или вступает в уже существующую) «оппозицию», которая исподтишка отравляет атмосферу своим вечным недовольством, ропотом и критикой.
Образ 3. «Сломанная пружина». Встречается и другой тип – тип «сломанной пружины». Родителям удалось «поломать» таких детей под себя. Это личности, которые неспособны к ответственности за собственные действия и жизнь. Именно родители выбирают, куда им поступать учиться, где им работать, на ком жениться… Впрочем, у таких людей иногда проявляются кратковременные попытки восстания. Но они заканчиваются возвращением к зависимости от родителей. Если же опека над ними уменьшается, скажем, из-за переезда в другой город на обучение, эти люди тут же попадают в зависимость от других «мам»: лидеров на курсе, от «компаний», а чуть позже – жены, начальника… Фактически, такие люди не живут – живут ими и за их счет. Такие личности – идеальное сырье для любой идеологии. Они же – подарок для руководителей тех предприятий и организаций, где поощряются не творчество и свобода, а беспрекословное, слепое выполнение приказов и указаний.
И вот в монастырь поступает представитель такого психологического типа, которого, скажем, зовут Таня. Что будет характеризовать ее жизнь в обители?
1. Выполнение послушаний и указаний по принципу «всегда готова».
2. Всегдашний страх «не оправдать доверие мамы», то есть игуменьи.
3. Готовность трудиться в ущерб собственному здоровью и другим потребностям.
4. Гипертрофированное чувство вины за малейшие ошибки и недостатки, через что Таней очень легко манипулировать.
5. Неумение говорить о своих потребностях, а также неумение раскрывать свои чувства и мысли.
6. Боязнь быть кому-то в тягость, кому-то досадить, кого-то побеспокоить своими просьбами, причинить кому-то неудобство своими элементарными нуждами.
7. Стремление быть «незаметной», боязнь оказаться в центре чьего-либо внимания, плохо развитая коммуникабельность.
По законам психологии, такие лица (обоих полов) обычно поступают в те монастыри, где имеется тоталитарный стиль руководства со стороны наместника или игуменьи – именно такие «сломанные пружины» создают постоянный костяк этих монастырей. Ведь более-менее свободные личности, способные поставить границы самоуправству, там надолго не задерживаются. Таким образом, благодаря «сломанным пружинам», сохраняется дисфункциональное «status quo» подобных обителей. Подобное наблюдается и в других церковных (и светских – тут разницы нет) организациях. «Жертва» и «преследователь» – это всегда две стороны одной медали.
Впрочем, такой ярко выраженный тип «сломанной пружины» встречается нечасто – и обычно они находятся на «низовых» послушаниях или незначительных должностях. Чаще тип «сломанной пружины» – это исполнительный «клерк», боящийся конфликтов и критики, не умеющий строить свои личностные, в том числе и рабочие, границы. Обычно такой человек занимает средние звенья в церковно-административной иерархии. Он готов проводить «политику» вышестоящих, даже если она вредна для монастыря. Он уступает давлению коллег и сотрудников. Все это оправдывается принципом послушания.
За счет его личностных ресурсов можно решать множество проблем – кроме реальных нужд самого монастыря.
Образ 4. Сын вырос в семье, где доминировала мать, склонная к авторитаризму. В силу разных причин эта мать не смогла реализовать себя в полноценном браке и осталась эмоционально ненасыщенным человеком. Обычно у таких матерей муж или рано умер, или пьет, или инфантилен, или она в разводе, или замужем вторично. В любом случае, между ней и супругом (при его наличии) нет эмоциональных гармоничных взаимоотношений, и у нее развито чувство одиночества. Даже искренняя религиозность не компенсирует ее внутреннего мироощущения. Поэтому всю свою привязанность она направляет на сына. Ее отношение с сыном можно охарактеризовать так: «Догнать и причинить ему добро, навязать счастье». В результате сын вырастает эмоционально зависимым от матери. Он становится взрослым физически, по паспорту, по образованию, по социальному положению, но эмоционально он легко впадает в зависимость от более сильных личностей. Поскольку он привязан к матери, он старается быть «хорошим сыном» – примерно себя вести, хорошо учится, в общем, радует мать.
Если к тому же у матери есть нереализованные жизненные стремления, она будет направлять сына, чтобы он стал тем, кем она сама хотела быть в свое время: музыкантом, бизнесменом, известным экономистом, менеджером и т.д. Если мать глубоко религиозна, то ее сын обязательно оказывается в числе студентов духовной семинарии, чтобы стать священником, возможно, даже в монашеском постриге (как маме радостно будет, что ее сын станет монахом – молитвенником за ее род!).
Благодаря усвоенным качествам скромности, послушания, полученному высшему духовному образованию (в академии), такой молодой иеромонах замечается церковным священноначалием и выдвигается на церковно-административные должности благочинного, наместника, со временем даже, может быть, архиерея.
Но у этого нового монастырского руководителя сохраняется прежняя черта характера – неспособность противостать давлению со стороны более сильных личностей и склонность к зависимости от других. Он боится конфликтов и потому не всегда способен отстоять интересы вверенной ему обители. При этом, по законам психологии, рано или поздно около такого человека обязательно найдутся лица, на которых будут проецироваться его отношения с матерью. Эти лица могут быть как женского, так и мужского пола. Чаще женского. Это женщины (которые по своей судьбе очень похожи на его мать), встретив молодого, талантливого благочестивого иеромонаха, «прилепляются» к нему душой и берут под «материнскую» опеку. Они могут проявлять заботу о его здоровье, о «витаминах на пост» и т. п. Сами же будут считать себя его духовными чадами, будут ходить к нему на исповедь, руководствоваться его советами (которые вряд ли будут исполнять…). Между ними усиливается эмоциональная связь, и наш иеромонах впадает в зависимость от них. Если же он становится настоятелем (наместником монастыря), эти лица, окружив его, активно начнут вмешиваться в монастырскую жизнь, реализуя собственные амбиции, подчас – преследуя вполне материальные интересы, при этом формируя у наместника впечатление их незаменимости. Среди них может быть и родня по материнской линии, и просто те, кто умеет «подать себя».
Конечно, этот игумен будет ощущать ненормальность таких отношений. Но сделать с этим ничего не сможет. Он именно зависим. И тогда, по принципу «громоотвода», он будет пытаться самоутвердиться за счет тех, кто слабей его: подчиненных, рядовой братий. Это может выражаться примерно так же, как у вышеописанной игумении Феодотии. Но, скорее всего, в несколько иных формах, поскольку в монастыре – мужской коллектив, а братию, как сестер, просто так не погоняешь – не всех, по крайней мере…
Братия в таких условиях, постепенно приспосабливается к порядку вещей, каждый занимает свою «нишу», где живет своей жизнью – и та течет своим чередом.
Образ 5. Есть такая болезнь – алкоголизм. До сих пор многие считают, что вся проблема алкоголика заключается в том, что он не может контролировать количество выпитого. Стоит прекратить употреблять, и все само собой наладится. На самом деле потеря контроля над употреблением – это только один из признаков заболевания. Гораздо страшнее то, что у него происходят нарушения в области мышления, чувств, духовной сферы. И эти нарушения так просто не проходят. Нередко эти личностные дисфункции как раз и являются предпосылкой для развития зависимости. А она, образовавшись, продолжает разрушать личность. Часто алкоголики с детства вырастали с низкой («комплекс неудачника») или, наоборот, завышенной (преувеличение собственных достоинств и способностей) самооценкой. В обоих случаях им свойственен эгоцентризм. Практика показала, что воздержание от алкоголя – без серьезного реабилитационного процесса – мало что дает: алкоголик не исцелится как-то «сам собой». Внутриличностные и внутрисемейные конфликты алкоголика рано или поздно вновь обнажаются, и тогда «вдруг» оказывается, что алкоголь на самом деле только помогал уйти от решения этих конфликтов. Проявления алкогольного мышления, которые могут сохраняться и при «сухом алкоголизме», таковы:
1. Страх перед ответственностью, необходимостью выбора. В этом случае уход в монастырь может оказаться возможностью избежать ответственности: за семью отвечать не надо; питание и жилье предоставляются; эконом обеспечивает работой – выполняй устав да живи спокойно! И если такой «братии» становится большинство, монастырь превращается в «общину православных холостяков и разведенных».
2. Недоверие и подозрительность.
3. «Замороженные» чувства: неумение работать со своими чувствами и эмоциями.
4. Проистекающая из последних двух пунктов закрытость: так, исповедь такого человека обычно носит характер простого перечисления «общих» грехов, минимум «конкретики».
5. «Туннельное» мышление, видящее окружающую действительность в «черно-белых» красках.
6. «Есть два мнения – мое и неправильное».
7. Неразвитая самокритика, неспособность к принятию критики (даже здоровой и благожелательной).
8. Сохранение «защитных механизмов». Только если они раньше работали на «защиту» употребления психоактивных веществ, то сейчас работают на защиту своей «правильности»: убеждений, мнений, восприятия мира, защиту от любых внутренних изменений, к которым, например, побуждает духовник, и т. д.
9. Тугоподвижность всей психической деятельности и, в частности, установок, стилей поведения, осмысления действительности. Лицам с химической зависимостью изменить свое отношение к чему-либо или кому-либо очень трудно, как трудно изменить и свои действия.
10. Нетерпимость: неспособность принимать чувства, убеждения, поведение, которые отличаются от его собственных; нежелание предоставить свободу самовыражения другим людям.
11. Необходимость самоутверждения.
12. Перфекционизм, трудоголизм (причем, завышенные требования предъявляются не только себе, но и к подчиненным). Либо же склонность к «имитации бурной деятельности».
Религиозность сама по себе мало влияет на эти характеристики. Более того, само православие воспринимается таким человеком через призму своего больного «я». Фактически, создается собственный образ православия… А все дело в том, что в период воцерковления не было обретено элементарного здравомыслия.
И вот такой человек, назовем его Василием, поступает в монастырь.
Поначалу его личность не вызывает никаких проблем в монастыре. Как любой новичок, он присматривается к жизни в обители: он еще не уверен в себе, в том, что его оставят. И поэтому он никак не выделяется из числа новопоступивших. Наоборот, он даже может быть замечен руководством как дисциплинированный и ревностный христианин. «Романтический» период будет продолжаться, пока из трудников Василий не перейдет в число братии: т. е. будет принят в послушники, прописан в монастыре и обретет свой твердый статус.
Конечно, за свое какое-нибудь годичное пребывание в обители Василий в достаточной мере научился видеть не только положительные стороны жизни монастыря, но и отрицательные – и вот последние как раз его мыслящее прежними штампами сознание склонно преувеличивать. Но если на первых порах Василий о них судачил только в своей среде и только «шепотом», то потом, уже будучи в числе братии, он больше не будет молчать. И если получит замечание от благочинного за нарушение дисциплины, он сразу припомнит эти монастырские недостатки и выдвинет их в качестве самозащиты: в монастыре много чего неправильного, а меня притесняют, чтобы заставить замолчать. Этот брат знает, сколько и какого качества должно быть масло на столе, он готов вмешиваться, обсуждать неправильно проведенную службу, он критикует решения духовного собора… Его послушание – самое главное в монастыре, и только он знает, как нужно его выполнять. Он обижается, что его не понимают, к его мнению не прислушиваются. Игнорируя субординацию, он спешит со своими вопросами к наместнику, минуя благочинного, эконома. И попробуйте только забыть приготовить его заказ на постную пищу, когда он решил вдруг подготовиться к причастию – скандал с поваром обеспечен!.. Встречаясь с эмоционально незрелой братией, он будет увлекать их в осуждения и пересуды священноначалия, создавая таким образом «внутреннюю оппозицию», а себе – «моральную группу поддержки». Фактически благодаря ему в монастыре формируется своя «субкультура»: группа братии, которая, внешне исполняя минимум требований устава, живет по своим правилам. Искоренить этот разброд, не удаляя главных зачинщиков из монастыря, практически невозможно. «Перевоспитанию» же такие лица, как Василий, почти не поддаются. Ведь они уже пожили в монастыре не один год, они уже убеждены в своей значимости, особенно с хозяйственно-экономической стороны. И горе монастырю, если из-за объема физических работ он на самом деле зависим от этих лиц и вынужден их терпеть!.. Если таких людей будет хотя бы трое-четверо на 40 человек братии, они вполне способны разложить общую атмосферу монастыря. «Бунтари» как раз помогут.
Другой «сухой алкоголик» – Николай. С высшим образованием. Он просто «кипит» в работе. Ему доверяется какая-нибудь значимая отрасль хозяйственной жизни обители: например, столярная мастерская. И он без устали «развивает и расширяет» мастерскую, превращая ее в условиях финансового кризиса в источник дохода. И расхода. Раз «процесс пошел» – к эконому или настоятелю идет заявка на увеличение числа рабочих и трудников в этой мастерской. Если пошли навстречу и штат увеличили, нужно больше материалов закупать для работы. Больше закуплено – нужно дополнительное место для хранения, дополнительный инструмент и станки для обработки. Пошли навстречу, выполнили требования – нужно расширять сеть продажи, кого-то посылать на церковные выставки. Выполнено и это, пошла продажа, есть заказы – не хватает людей, дайте еще в штат… Круг замыкается. И неважно, что что-то не было реализовано, что-то подпортилось под дождем, из-за того, что пролежало до утра на дворе – ожидаемый «бусик» для погрузки и транспортировки так и не приехал… Неважно, что среди рабочих встречаются и любители выпить, и, соответственно, подворовать. Неважно, что в таком объеме продукция может быть и не продана. Нужно работать! Да, кстати, выполнять что-то для нужд братии – нет времени, их заказы будут делаться по «остаточному принципу». Приносит ли реально доход мастерская при увеличивающихся затратах (на зарплаты, покупку и ремонт оборудования, покупку материалов плюс потери из-за «человеческого фактора»), – это еще вопрос. Но для инока Николая это неважно. Работа стала самоцелью. И оправдывается принципом послушания. То, что эконом и сам игумен уже устали от его растущих «аппетитов», что трудники и братия стараются сбежать с этого объекта, не выдерживая требований, – в расчет не берется. А ведь с послушания его и не снимешь. Думали уже, кем заменить – других опытных специалистов среди братии нет. Приходится смиряться…
Образ 6. «Несчастная женщина». Инокиня Сергия выросла в сельской местности и была вторым ребенком в многодетной семье. Ее мать, целиком занятая заботами о хлебе насущном, была мало способна дать всем своим детям достаточно любви и внимания. А на старших детей, естественно, ложилась забота о младших. Таким образом, Сергия практически не знала нормального детства. Замужем она пробыла 10 лет, родив от мужа-алкоголика двоих детей. Умер ее муж от алкоголя, или они развелись, – этого никто толком не знал, и это никого не интересовало. «Поднимать детей» ей довелось одной. Таким образом, она глубоко усвоила, что скорби и страдания – это естественный удел земной жизни.
Любая душа жаждет любви, тепла, заботы. Сергия пришла в храм вначале 90-х годов прошлого века, увлеченная тем невероятным количеством света и тепла, что струились из Евангелия и всего строя православного богослужения… Только вот воспринять этот свет она не умела – помните про сосуд любви?
К тому же почти все прихожанки храма – такие же, как она; каждая закрыта в своем несчастье, и помочь другу в духовном росте они не могли. Так и жила она с плохо осознаваемой жаждой любви без возможности ее утолить…
В монастырь матушка Сергия пришла уже в зрелом возрасте, когда ей минуло сорок лет. Трудно сказать, что ее побудило сделать этот шаг – та же самая неудовлетворенная жажда любви или бегство от жизни – она была принята в монастырь без особых расспросов, ибо кроме воцерковленности она была еще и хорошей труженицей, что для женского монастыря с вечными огородами, обширными цветниками, ремонтами и фермерским хозяйством было немаловажно. Как и следовало ожидать, такой в монастыре она была не одна, а матушка игуменья была неплохим администратором, обладавшей искренней монашеской ревностью, но без всякого педагогического опыта, без понимания человеческой души.
Никогда не имевшая собственной жизни, матушка Сергия быстро включилась в ритм «послушание-служба-четки», стараясь не обращать внимания на накопившуюся физическую и эмоциональную усталость. Ведь в этом она и видела смысл монастырской жизни. Для келейного отдыха, личных потребностей времени почти не оставалось. Даже исполнение келейного правила, чтение святоотеческой литературы совершались урывками, «на ходу». Не удивительно, что лет через десять такой жизни, у нее начались проявляться психосоматические заболевания, только она такого понятия не знала.
Наконец, благодаря добросовестному исполнению послушаний и ввиду возраста, ее перевели на более легкое, но не менее ответственное послушание: уборку храма. Только вот «болячки» почему-то не проходили. И уныние, несмотря на еженедельную исповедь и молитвенные труды, все чаще одолевало ее. Она не могла понять, почему и за что все это наваливается на ее голову. А тут все чаще стали попадаться в глаза книги «православных издательств» о колдунах, масонах, против ИНН, паспортов, штрих-кодов, об антихристе (такой литературой были завалены церковные прилавки во второй половине 90-х, начале 2000-х годов). Вот оно, теперь понятно, грядет конец мира сего, а что святые отцы писали об этом времени? Что спасаться тогда будут только скорбями!
Именно из монастырей, населенных такими «матушками» или «братией», разносятся паломниками, обладающими различными невротическими расстройствами, страхи перед грядущим антихристом, глобальными бедствиями, перед принятием «новых паспортов» и т.д. Такие монастыри и такие матушки создают почву для развития младостарчества и внутрицерковных полусектантских течений. Наше время – это время неврозов, и потому подобная вышеупомянутая литература и подобные настроения всегда найдут отклик и новых распространителей. Работа церковного Издат.Совета и другие меры, принимаемые Патриархом и Синодом, во многом способствовали пресечению распространения такой литературы. Но они не способны решить главное – причину, по которой матушка Сергия и ей подобные оказались под влиянием этой темной, никакого отношения к Православию не имеющей, мистики. Законами душу не исцелишь.
Стоит подчеркнуть, что инокиня Сергия такая в монастыре не одна. И ее болезнь, разумеется, сталкивается с такой же болезнью других. А поскольку монастырь – это замкнутая система, то все, что в нем производится, неизбежно заполняет монастырскую атмосферу. Переутомляемость ведет к раздражительности. Ложная жертвенность ведет к нервным срывам. Искусственная уступчивость в ущерб собственным, действительно важным потребностям приводит в конечном итоге к горькому недоумению и обвинению других сестер в равнодушии, черствости, эгоизме. Непроработанные эмоции выливаются на других сестер. Эмоциональный вакуум заполняется сплетнями, подозрительностью, недоверием. Исповеди у духовника превращаются, прямо или в скрытой форме, в «изливание» саможалости и в обвинение сестер и начальствующих… Самое печальное, что этим состоянием заражаются и новопоступающие молодые послушницы. В самом деле, какой нужно иметь внутренний иммунитет, чтобы годами жить бок о бок с такими, как инокиня Сергия, и остаться цельной личностью[5]…
Образ 7. У Коли семья была вроде как благополучная. Именно «вроде». Родители – культурные люди, с твердым средним уровнем достатка, уделявшие немало времени собственному развитию. Только вот отношение к сыну можно было выразить одной фразой: вот тебе ноутбук и кроссовки – не мешай нам работать и отдыхать. Что взращивало в Николае психологию «потерянного ребенка». Эмоциональный вакуум он заполнял Интернетом и фантазиями. «Вот вырасту, стану известным…». Его мечты сводились к признанию и славе. Не потому, что он был тщеславен – это были мечты о принятии и любви. Просто он не мог их выразить. В школе Коля был тихим скромным мальчиком, никогда никому не создававшим проблем. Не наученный здоровым отношениям с другими, он был закрыт в себе и с ребятами в классе общался мало. Его никто не трогал, с ним было неинтересно. Никто не знал, сколько зависти у него копится к тем, кто умел быть лидером, душой компании, кто просто умел быть «своим», умел с другими отдыхать, соревноваться, развлекаться.
Переезд из маленького городка в областной центр, где папа, по получении высшего образования, получил новую должность, и где был другой класс, с другим социальным уровнем и с другими отношениями, был для Коли тяжелой психотравмой. Он не был принят в школе сверстниками. Физически, правда, почти не обижали, зато он вполне чувствовал себя в «зоне отчуждения». Только поделиться своей бедой он ни с кем не мог – откуда было ему уметь анализировать свои чувства и делиться ими? А мама в это время как раз начала воцерковляться, и молитвы, посещение храма стали занимать ее все свободное время. Папа погружен в «освоение» на новом месте. Так что никто и не замечал, насколько Коле было плохо. И по вечерам Коля предавался мечтам – как он вырастет, станет боксером – и всем «покажет». Или как ему будут все завидовать, когда главная «принцесса» класса станет его девушкой… Разные были мечты. Только после них в реальной жизни было еще хуже. А на девушек он мог смотреть только «издали»: кому он был нужен (как он сам себя ощущал), с его зажатостью, неумением общаться, простым мобильным телефоном, скромной внешностью, средней успеваемостью? Впрочем, он мог бы учиться гораздо лучше – таланты от родителей были унаследованы. Но душевное состояние не способствовало их раскрытию… Коля испытывал острую необходимость в самоутверждении. И только нужно было ждать момента, когда настанет такая возможность.
Чувство отдаленности себя от общества привело к глубокой нелюбви к праздникам, где царили смех, веселье, раскрепощенность. Это ведь не его праздники, на их фоне острее переживалось одиночество. Временами, видя где-нибудь в ресторане или кафетерии свадебные торжества, корпоративы, – он испытывал к тем, «кто там», чуть ли не ненависть. И он еще больше внутренне изолировался от окружения.
Но вот мама устроила своего 13-тилетнего сына в воскресную школу, начала водить с собою в церковь – и ему понравилась новая среда: в воскресной школе уровень нравственности был все-таки немного повыше, и он не чувствовал такого напряжения и страхов, как в классе. А в храме так и вообще было хорошо: на него умиленно смотрели взрослые тети, похваливая – «какой хороший благочестивый мальчик»!.. Поэтому здесь он «преуспевал»: и на занятиях по Закону Божию, и в усердном выстаивании церковных служб. И священник взял его прислуживать в алтарь! Вот он, путь к восхождению: когда он на крестном ходе, облаченный в стихарь, шел впереди, неся хоругвь, или со свечой на Херувимской!.. Нравилась ему и уединенная молитва, где он мог открываться Богу. Теперь он знал, что обязательно поступит в семинарию и станет известным священником.
Только вот семинария имеет один несомненный «плюс»: ее атмосфера и быт отрезвляют от религиозной романтики. И прислуживанием в алтаре не выделишься. А внутренние комплексы Коли никуда не делись. Единственное, чем он мог заслужить внимание – это прилежным обучением и неуклонным подчинением дисциплине. Только вот что с этими качествами делать после семинарии? Монастырь виделся самым верным решением. Снимается вопрос построения отношений с противоположным полом, есть потенциальная возможность для церковной карьеры, а элементарная внутренняя изоляция теперь называется «келейным пребыванием» и «уединением». То, что монастырь – тоже семья, и здесь тоже нужно учиться функциональному взаимодействию, об этом и не думалось.
И вот постриг в достаточно известном монастыре с наречением имени Феоктист. Рукоположение в иеромонаха и небольшая административная должность. Будет он экономом в монастыре или старшим помощником инспектора в семинарии – это не принципиально. Принципиально, как он теперь будет относиться к подчиненным: братии или семинаристам?
Вот обычная характеристика личности, нуждающейся в самоутверждении.
«Самоутверждающийся находится в непрерывном поиске подтверждения своей значимости через утверждение превосходства над другими. Что в данном случае мы наблюдаем? Он пытается укрепить собственное суждение о себе, повысить свою самооценку за счет унижения другого патологическими или неконструктивными способами:
— унижение и оскорбление других;
— спор без цели найти выход, а как способ отстоять свою точку зрения;
— критика и о(б)суждение других;
— поиск недостатков у окружающих;
— необоснованные обвинения;
— авторитарность и демонстративная важность.
Причин развития такого поведения может быть множество: недостаток любви и поддержки в детстве (да и в настоящее время тоже), чувство отвержения, непринятие себя, прежние непроработанные обиды и травмы, чувство страха, властные и авторитетные значимые люди, психологическое насилие.
Обычно внешне такие индивидуумы выглядят агрессивными, нападающими и, казалось бы, с виду очень уверенными в себе личностями. И на первый взгляд самооценка у них очень даже высокая, но если копать глубже, то это всего лишь обратная сторона медали – неадекватного восприятия себя….
Такой тип людей в терапии нуждается не только в поддержке как таковой, но и в атмосфере дружественности и полного принятия»[6].
Только вот проблем Коли-Феоктиста никто не понимал (да он и сам их не осознавал), и потому все транслируется на то окружение, которое неспособно поставить границы своеволию новоиспеченного «начальника»: это – подчиненные братия и трудники, или студенты семинарии. Нужно ли говорить, какую атмосферу вокруг себя создал о. Феоктист? А выразить возмущение, недовольство, жалобы было некому. Ведь о. Феоктист с семинарской скамьи числился у вышестоящего руководства на хорошем счету и был вне всяких подозрений. Не сами ли семинаристы дали повод к такому отношению – своими нарушениями дисциплины? Попробуй объяснить, что это всего лишь была бутылка «сухого» на день рождения! В глазах чуждого с детства любых праздничных собраний (кроме тех, что устраивает начальство) иеромонаха Феоктиста эти «посиделки» выглядят как «попойка», а любая попытка объясниться видится «злостным прекословием». На самом же деле причина его отношения к «провинившимся» проста. Он смотрит на ситуацию живущего в нем подростка, чуждого опыта человеческого проживания человеческой радости, которого не приглашали в классе и в семинарии на день рождения, и который потому ненавидел фуршеты и «застолья»… Но он умеет подать в письменном рапорте свое видение ситуации… Вот пусть теперь и несут наказание «виновные» в виде устных и письменных выговоров, внеурочных назначений на кухню или другие «послушания» – вплоть до исключения из состава учащихся. А еще о. Феоктист может быть удобен тем, что сам целиком зависим от вышестоящей власти: она назначила, она может и снять или перевести – ниже, или представить к повышению…
Главная же беда в том, что люди, зависящие от о. Феоктиста, даже поступая в монастырь или семинарию неиспорченными, со временем сами могут научиться «по волчьи выть» и станут дублировать его «опыт взаимоотношений»…
Резюме. Что же делать?
Подобные образы можно продолжать описывать и дальше. Для их создания не обязательно изучать жизнь монастырей. Достаточно посмотреть на отношения людей на приходах, да и на любой рабочий коллектив: в частных фирмах, госструктурах, корпорациях. И затем наблюдения, с соответствующими корректировками, перенести на жизнь обителей.
Данные образы являются именно «образами». Живой человек всегда сложней. И не думаю, что такие описанные типы в «химически чистом» виде встречаются часто. В одном и том же человеке могут встречаться черты характера и поведения нескольких описанных типов. Но у всех них есть особенности, присущие каждому из описанных типов. Это:
- Неразвитая, или, наоборот, гипертрофированная самокритичность.
- Критика воспринимается очень болезненно (чувство вины) или не воспринимается вообще («защитные комплексы»).
- Недоверие.
- Эмоциональная изолированность.
- Неспособность работать в команде; при руководящих постах – неумение создать «единый дух».
- Склонность к додумыванию за других («я знаю, что он имеет ввиду, что думает обо мне»).
- Бесконтрольность «выливания» эмоций на равных или стоящих ниже по положению.
- Ощущение, что «меня не понимают».
- Завышенные требования к себе (перфекционизм) и(ли) к другим.
- Отсутствие внутренней, личностной свободы.
Склонность к дисфункциональным отношениям могла произрасти не только из родительской семьи. Кто-то получает дома вполне нормальный опыт личностного развития, но впоследствии попадает в нездоровую атмосферу, когда внутренняя целостность еще не была развита в достаточной степени: например, в новом классе, куда ребенок был переведен при переезде семьи или в послешкольном учебном заведении. Суть та же.
Конечно, списывать все на прошлое тоже не стоит. Дисфункциональные черты могут развиваться и просто по причине общей всему человечеству поврежденности грехом. И тогда эти черты лучше называть страстями. К ним вполне применим опыт святоотеческой аскетики. Но задача данной публикации – обратить внимание на тех, у кого не был сформирован «сосуд любви».
Важно еще учитывать, что все эти лица «пересекаются» между собой, в т. ч. и в монастырях, и тогда семейная болезнь одних «нахлестывается» на психологическую поврежденность других, и «букет» может приобретать самые причудливые сочетания. Оставлять без внимания ситуацию чревато серьезными последствиями. Ведь это означает, что в подобных коллективах будут калечиться новые и новые поступающие, которые в других условиях могли бы принести много добрых плодов.
Проблема родилась не сегодня, и легко ее не решить. Тем более что среди тех, у кого есть возможности что-то решать – настоятелей, священноархимандритов, духовников – еще мало понимания серьезности и важности темы. В нашей церковной традиции нет опыта рассматривать духовную жизнь с позиций психологии. Хотя в дореволюционный период психология изучалась в семинариях, ее важность понимал, например, свт. Феофан Затворник.
Возможно, эта публикация, наряду с подобными, – обратит на себя внимание хотя бы некоторых из начальствующих и имеющих авторитет в церковной среде. Что я мог бы предложить тем, кто заинтересуется?
Все вышеописанные типажи нуждаются в глубокой тщательной проработке своих дисфункций. Их жизненные ситуации прошлого не были завершены – и их нужно заново прожить – чтобы отпустить в прошлое. Для этого необходима помощь специалистов, опытных духовников, знакомых с данной проблематикой. А еще им важна среда, где они получат доверие и принятие. Мы все помним слова Спасителя: «Где двое и трое собраны во имя Мое…». Так вот, им нужна община, группа – которая явит безусловную Христову любовь. И поможет им повзрослеть. Перед тем, как принять монашество, «ангельский образ», сначала нужно научиться нормальному, здоровому человеческому общению. Есть ли у нас монастыри с такими общинами, которые могут помочь этим «взрослым детям»? Не уверен…
Однако:
1. Сейчас уже немало искренне верующих психологов, которые способны грамотно провести встречи, семинары, посвященные подобным вопросам, – как в семинариях, так и на встречах в монастырях. Лучше начинать с семинарий. Тогда в сознании будущих священников, а также преподавателей, руководства богословских школ – постепенно будет исчезать предубеждение против психологического подхода к решению внутрицерковных проблем.
2. В монастырях можно организовывать братские встречи, которые будут проводиться примерно по той же модели, что используется в группах взаимопомощи Анонимных Алкоголиков, Сообщества для родственников алкоголиков Ал-Анон и прочих.
3. Есть такие группы – ВДА: Взрослые дети Алкоголиков и других дисфункциональных семей. У них богатый опыт выздоровления от полученных в раннем периоде жизни дисфункций, которые усугублялись ошибками во взрослой жизни. Можно сотрудничать с ними, приглашать их представителей на встречи, изучать их Интернет-ресурсы.
4. Там, где монастырская братия созреет, можно прямо при монастыре открывать группы Ал-Анон, ВДА и прочие. Такой первичный опыт уже существует.
5. Направлять представителей семинарий, монастырей на форумы упомянутых сообществ.
6. Изучать и использовать соответствующую литературу.
Относительно последнего пункта. Одна из лучших книг, которая раскрывает влияние семейных дисфункций на церковную жизнь, и даже выбор конфессии (или общины) – «Семейные секреты, которые мешают жить» К. Дэйва. Среди написанного психологами – членами Православной Церкви, литературы подобного направления я еще не встречал. Исключение – «Очерки современной церковной психологии» Бочарова и Чернышева. К сожалению, продолжения их труд пока не имеет. Я бы эту книгу ввел в курс Нравственного богословия.
Почему я сторонник сотрудничества и участия в анонимных сообществах, работающих по 12-ти шаговой программе? Свое мнение и опыт встречи с ними я изложил в публикациях Анонимные сообщества взаимопомощи иПравославным христианам об Ал-Анон (ВДА). Здесь скажу только одно. Эти сообщества интуитивно как раз и пришли к этому важному закону – сила группы выше силы всех ее отдельных членов. Именно в группе, где царит абсолютное доверие, где собраны «все такие же», человек может раскрыться, «разморозиться» и получить силу для своего развития. На мой взгляд, эти сообщества попросту пришли к тому, что когда-то знали, но затем забыли сами христиане: к пониманию важности общины. И пока у нас очень мало своего опыта в создании таких живых общин, не стоит пренебрегать тем, что успешно достигнуто другими.
Иеромонах Агапий
bogoslov.ru
bogoslov.ru
Примечание
[1] Гэри Чепмен. Пять языков любви. – СПб., «Библия для всех», 2012, гл. 2., с. 15.[2] Подробно о влиянии атмосферы такой семьи на будущее детей – рассказывается в публикации «Если он пьет». Здесь излагаются те аспекты, что важны для данной темы.
[3] Подробнее об этом – см. «Жертвенность, ведущая к насилию». Здесь, для наглядности, приведу живое «откровение» одной, уже поменявшей свои роли, мамы, своего поведения по отношению к дочери в прошлом:
*Открываю детский шкаф, вижу там неимоверный хаос, скомканную одежду, грязную вместе с чистой… Вдруг меня охватывает ярость, я резким движением вышвыриваю всё из шкафа и начинаю – то со злобными, то с саркастическими комментариями – всё убирать-сортировать-складывать. Рассказываю ребенку про соседку по общаге – неряху, сравниваю её с той.
*Опаздываем в школу-садик-на работу. Дочка не слушается, пищит, когда причёсываю её, ленится одеваться. Я трачу на уговоры много сил, в итоге раздражаюсь, начинаю одевать её сама и с гневными нотациями резким движением нахлобучиваю не неё шапку. Дочь садится на корточки, обхватывает головку руками и плачет от страха. Я себя ненавижу.
*Сравнивала её с другими детьми, указывала на проступки при подружках. Причем сама хорошо помню, как такое делала моя мама, и когда-то клялась, что так поступать не буду.
*Преувеличивала последствия обычных детских проступков, на каждый придумывала искромётную мораль и говорила, говорила, говорила, пока дочка не «отключалась» — она стояла как столбик и смотрела бесчувственными глазами.
* Ребёнок капризничает за едой, которую я очень старалась приготовить, отказывается есть. Ковыряет вилкой и нудит. Я психую, хватаю тарелку и выбрасываю еду в мусорное ведро. Ребёнок кричит «нет! не надо!», потом плачет, чувствует себя виноватым.
*Громко выкрикивала имя ребенка, когда он допускал оплошность, которой сам же пугался, могла ещё и нотацию прочитать, не отходя от кассы, хорошенько закрепив страх и чувство вины».
Надо сказать, что эта мама сама «воспитывалась» в прошлом подобным образом. Сейчас она прорабатывает свое детство в группе самопомощи ВДА. А благодаря достигнутым ею изменениям в программе Ал-Анона – это вполне счастливая семья, на общем фоне.
[4] Вот «каким боком» вылезает в наших монастырях увлеченное чтение современных афонских книжек о «блаженных послушниках» с их «слепым, беспрекословным послушанием»!.. На настоящее послушание способна только по-настоящему свободная личность. И принять это послушание, не во вред себе и послушнику(це) может тот, кто сам обладает ей.
[5] Приведу выдержку из публикации «Если он пьет», посвященной дочерям и женам алкоголиков:
«Время от времени, женщины с подобной психологией поступают в женские монастыри. Еще, наверное, чаще – «прибиваются» к крупным храмам или поселяются где-нибудь недалеко от достаточно известного монастыря. Именно из их среды чаще всего возникают черные, «а-ля монашеские» юбки, платки, четки. Но легче усвоить внешние формы благочестия, чем заниматься внутренней работой. Скорее всего, они даже не знают, что можно жить и чувствовать по-другому. Слова апостола Павла «Радуйтесь, и паки реку радуйтесь», «Стойте в свободе, которую даровал Вам Христос» они не слышат. Зато прекрасно попадают в резонанс с их внутренним устроениям разные полуцерковные и внецерковные книжки и рассказы, устные и письменные, про антихриста, ИНН, карточки, масонов. Жаль, нет исследования о «пензенских затворниках». Убежден, что большинство их – как раз из описываемых здесь семей.
Когда же их собирается вокруг храма или монастыря в достаточной мере – идет раздел. Начинаются взаимные подозрения в занятиях «порчей» и колдовством. Принцип: «У меня заболела спина, п. ч. вчера в храме у меня за спиной находилась С., вот она и испортила». И начинает такая псевдопослушница просить у «батюшки» «кадильный пепел и фимиам», перехватывает сменяемые у чудотворной иконы или от Успенской Плащаницы цветы, норовит, чтобы во время молебна священник положил на ее голову Евангелие и т. д. Ведь неинтересно объяснять все банальным сквозняком и небрежением о здоровье! Идет дублирование семейной ситуации с обвинениями. Но – сейчас рядом с ней алкоголика, которого можно обвинить во всех несчастьях, – нет. Может, муж ее бросил, может, умер от алкоголя, может, она так и не смогла замуж выйти, наглядевшись в семье на страдания матери и будучи к ней привязанной симбиотически. А созависимость – осталась. И тогда потребность быть «жертвой обстоятельств» и винить других трансформируется вот таким образом – в поиск «врагов». Как правило, эти «примонастырские» женщины – зрелого возраста. За время прожитой жизни они научились не доверять счастью. Ведь сколько раз это было – вот, кажется, просвет, ну, может, теперь жизнь будет меняться – и тут же шквал новых трагедий, боли, психотравм. Нет, легче жить в постоянных страданиях (часто – искусственных) и в ожидании страданий, чем – доверять, раскрываться – и вновь жестоко обмануться. «Счастье – не для нас». А поскольку причина этих реальных и надуманных страданий должна быть – к услугам книга «Россия перед вторым пришествием» и рассказы про «порчу». Кругом – колдуны, и скоро – антихрист».
[6] http://www.b17.ru/article/6926/