Псков – один из древнейших русских городов, неразрывно связанных с главнейшими событиями отечественной истории. До сих пор неизвестно, в каком году была заложена Псковская крепость, но самые первые строения могли здесь появиться ещё в X веке.
Епископ Уваровский Игнатий: Нужно находить слова, которые изменят людей
Опубликовано 24 октября 2014 г.
Призвание
— Какой момент стал поворотным, когда вы решили, что Ваша дальнейшая стезя — монашество?
— Несколько лет я активно участвовал в церковной жизни, читал духовную литературу и, самое главное, ездил в Троице-Сергиеву Лавру. Жил я недалеко от Лавры, в Подмосковье, в одну сторону мне надо было ехать несколько остановок до ВУЗа, в котором я учился (Московский государственный университет леса — прим. ред), он находился в Мытищах, а в другую сторону надо было ехать, чтобы добраться до Сергиева Посада.
Я туда, по непонятному для меня сначала влечению, зачастил, стал интересоваться творениями святых отцов о монашестве, прочитал, наверное, почти все книги, тогда доступные. Это Иоанн Кассиан Римлянин, «Лествица», святитель Игнатий — не все его творения, но основные: «Приношение современному монашеству», «Аскетические опыты», другие книги о молитве.
Не напрашиваться и не отказываться
— Владыка, Вы помните тот день, когда вы узнали, что будете епископом новообразованной епархии? Как это было, насколько для Вас это было неожиданно?
— Так рано — для меня, действительно, было неожиданно. Когда началось деление епархий, и нашего настоятеля, помощником которого я был в монастыре (Дионисий, епископ Касимовский и Сасовский — прим. ред.), священноначалие определило быть епископом вновь образованной епархии в Рязанской области, я понял, что и меня со временем начнут рассматривать как кандидата. Я видел, что в некоторых епархиях происходит деление, а вакантные кафедры остаются, не хватает кадров. Но что так быстро, я никак не ожидал.
7 декабря 2011 года покинул нашу обитель владыка Дионисий, меня назначили исполняющим обязанности настоятеля, а в феврале 2012 года я уже был вызван в Московскую Патриархию. Подготовка и утверждение моей кандидатуры длилась долго, почти год, но для меня этот год пролетел неожиданно быстро.
Я, приученный к монашескому послушанию и наставленный отцом Авелем (наместник Иоанно-Богословского монастыря — прим. ред.), который говорил, что «ни на что не напрашивайся, ни от чего не отказывайся, когда живешь в монастыре», решил положиться на волю Божию. Решил быть таким, какой я на самом деле есть, не стараться себя показывать хуже или делать себя в лице других человеком недостойным и как-то принижать себя словом или делом.
Светильник, который виден всем
— Владыка, вы прожили в монастыре около 17 лет. Существует мнение, что епископ не может в полной мере исполнять монашеские обеты. Удается ли Вам совмещать епископское служение с монашеским укладом жизни?
— Конечно, монашеский образ жизни — сокровенный образ жизни и должен быть таковым. А епископ несет больше публичное служение и находится на таком светильнике, который виден всем. И совместить такие служения бывает очень трудно, но я думаю, что возможно. Примеры у нас есть — святитель Питирим, епископ Тамбовский, был монашеского склада, он был архимандритом и из монастыря назначен был на епископское служение.
И на кафедре, как мы знаем из его жизнеописания, он не оставлял монашеского сокровенного внутреннего делания и старался хотя бы на малое время удаляться от общественной деятельности, стремился побыть наедине с Богом. Так что, мне есть на кого равняться, по молитвам святителя Питирима, надеюсь, Господь и мне даст сил заботиться о епархии и не оставлять монашеского делания.
Разница между монастырём и епархией
— Многие из назначенных епископов после хиротонии не были хорошо знакомы с жизнью епархиального управления. Что для Вас лично оказалось наиболее сложным в организации работы новой епархии? И что, как вам кажется, необходимо сделать в первую очередь?
— В первую очередь мне нужно сделать то, что поручило священноначалие. У нас есть несколько главных направлений, которые нужно прорабатывать: это социальное служение, миссионерская деятельность, деятельность в образовательной сфере и работа с молодежью.
Но сама епархиальная жизнь, еще раз хочу сказать, мне не совсем знакома. Я был настоятелем и руководителем монастыря только один год, и только в это время присутствовал на каких-то совещаниях, на епархиальных советах, один раз был на епархиальном собрании. В основном, конечно, я занимался хозяйственной жизнью в монастыре, имел пастырский опыт при окормлении воспитательной колонии военного госпиталя, служении в городе Рязани, на подворье монастыря.
Как устроена епархия, как она должна работать — для меня это не совсем знакомо. Я сейчас пользуюсь советами митрополита Феодосия (митр. Тамбовский и Рассказовский, управляющий Тамбовской митрополией), как организовать отделы, кого лучше назначить; здешних священников я тоже не знаю, один-два-три месяца — это не срок для того, чтобы узнать человека.
Чем живут люди
— Владыка, расскажите, как и чем живет Ваша паства, жители Тамбовщины, сложились ли какие-то отношения Церкви и общества здесь, наладился ли какой-то диалог с местными властями, и с чем к Вам сегодня приходят люди?
— Живут наши люди везде одними и теми же стремлениями, наверно. Все мы земные люди, не Ангелы Божии, носим на себе плоть, которую нужно одевать, как-то укреплять. О духовном мне сейчас трудно сказать, потому что я не исповедую ежедневно. А то, что стремятся люди обустроить свой быт, сделать свой дом и прилегающую к нему территорию благоустроенной, заметно.
Это нормальное увлечение. В Священном Писании написано, что священником, пастырем может стать тот, кто свой дом правит хорошо, у кого в доме порядок. Как он может в доме церковном наводить порядок, если он в своем доме в семейном, в бытовом плане порядок не может навести?
Отношения и с руководством, и с населением, и с прихожанами у меня хорошие. И главы районов, главы городов, глава Уварова — верующие люди, есть среди них и те, кто исповедуется, причащается, так что с такими людьми диалог возможен.
— Владыка, насколько сильно пострадала церковная жизнь в советское время в Вашей епархии? Есть ли сведения о прославленных новомучениках, служивших на уваровской земле?
— На нашей земле служил отец Петр Космодемьянский. Все мы знаем Зою Космодемьянскую, она стала героем Советского Союза, А вот ее родной дед пострадал от представителей этой советской власти в 18-м году в Гавриловском районе. Ему установлен памятный крест.
Можно назвать и наших святых земляков — святитель Афанасий (Сахаров), священноисповедник, уроженец Инжавинского района, священномученик Василий (Богоявленский), архиепископ Черниговский, уроженец Кирсановского района. Также есть несколько пока непрославленных священномучеников. Среди них — протоиерей Григорий Христорождественский, он служил в Мучкапском районе с 1915 по 1930 год.
— Известно, что на территории Уваровской епархии были монастыри, которые сейчас или закрыты, или перестали быть монастырями. Владыка, планируется ли какое-то воссоздание монашеской жизни на Уваровской земле?
— Конечно, хорошо, когда монахи живут в одном месте, и это место освящается, климат духовный меняется в лучшую сторону, но если до революции у нас было много духовенства и монахов, и были желающие идти в монашество, то сейчас курс жизни переориентирован больше на земное устроение, не на духовные, вечные ценности, поэтому монахов сейчас очень мало.
Еще отец Авель говорил, что монахов мало, а те, кто есть, как он выразился, «никудышные». Поэтому трудно сейчас с организацией жизни в монастыре, очень трудно. Без Божией помощи, без благословения Божиего, я думаю, тут трудно очень сделать. Вообще, монашество значительно умалилось. По опыту монашеской жизни в монастыре хочу сказать, что настоящих, истинных монахов очень мало даже в многочисленных монастырях.
Внешне благочестивые, которые занимаются внешним деланием, хранением монастырского устава, есть, а тех, которые настроены на внутреннее делание, почти нет, их очень мало. Да и те, которые есть, зачастую плутают в каких-то дебрях. А без таких делателей как можно что-то возродить?
Священник не должен быть требоисполнителем
— Владыка, а сколько сейчас в епархии священнослужителей? Есть ли среди Ваших прихожан желающие принять священный сан? И на что Вы более всего обращаете внимание будущих пастырей?
— Вот что здесь радует, на тамбовской земле, что есть желающие принять священный сан. Но священников у нас немного: когда я пришел, мне передали 34 личных дела священнослужителей, 33 священника и один диакон. С того времени совершено несколько хиротоний, две диаконских и три священнических.
Будем надеяться, что их количество духовенства увеличится, потому что в этом есть большая нужда. В некоторых местах священники разрываются, больше занимаются требами: приедут в какое-нибудь село, причастят или покрестят, отпоют и сразу в другое место. А общения духовного, организации каких-то общих дел почти нет.
Конечно, это неправильно, когда священник бывает только требоисполнителем. Это было в советское время. А сейчас, когда можно проповедовать, общаться с людьми, надо этим заниматься, но для полноценной церковной жизни священников у нас в епархии не хватает.
— Строя церковную жизнь сегодня, с каким проблемами Вы сталкиваетесь? Уже прошло некоторое время, как Вы находитесь в Уваровской епархии, чему учите священников, чего стараетесь не допустить?
— Служение священника основано на самоотвержении. Если священник будет оглядываться назад, как жена Лотова, «никто, возложивший руку свою на рало и озирающийся назад, не благонадежен для Царствия Божия» (Лк.9:62), то у него ничего не получится. И если священник больше занимается решением своих бытовых, семейных проблем, его интересуют больше деньги, тогда это не священник, а просто наемник, который нанимается за определенную плату что-то делать в церкви, то есть он церковь использует как площадку для обеспечения своей личной семейной жизни. В этом я вижу опасность.
Нужно, чтобы священники полностью отдавались своему служению. И по слову Божию, все остальное придет: и жизнь организуется, и приход будет полноценным, и прихожан оберется вокруг много, и все у него будет. А если народ увидит, что священник быстро служит и потом куда-то уезжает или требничает ради того, чтобы деньги получить, и дальше уже у него мысль не идет, то народ не пойдет к такому священнику. Священников нужно призывать к тому, чтобы они были не требоисполнителями, а действительно священниками.
— Часто приходится слышать, что теплохладность, цинизм, окамененное нечувствие — это типичные проблемы сегодняшних христиан. Что Вы думаете по этому поводу?
— Это из-за того, что у нас нет здоровых ориентиров, информационное поле, в котором мы живем, рассчитано только на жизнь по выгоде. Не видят альтернативы люди, поэтому ожесточаются. Надо им показать, что есть альтернативный образ жизни. Вот первые христиане чем отличались от язычников, чем они действовали на язычников? Тем, что они любили друг друга и помогали друг другу.
Язычники говорили: «посмотрите, как они любят друг друга», — и со временем в языческой империи много людей обратилось в христианство из-за этого. Если люди увидят настоящие духовные ориентиры, тогда вот эта теплохладность, жестокосердие, отчужденность, холодность могут уйти из нашей жизни.
— Сегодня часто задают вопрос: у нас в стране 80% православных, строится множество храмов, и при этом самые высокие показатели по табакокурению, наркомании, разводам и абортам. Как Вы думаете, с чем это связано?
— Иуда был рядом со Христом, но он стал сребролюбцем и предателем. Так же и в нашей жизни — много храмов строится, люди это видят, но они живут в своем измерении. КПД наших усилий по воцерковлению общества небольшой. Жизнь настолько сейчас усложнилась и сжалась, что близкий вам человек может иметь совершенно иное сознание, чем у вас. А если бы не было храмов совсем, то была бы еще хуже ситуация.
Ко мне тоже с такими вопросами обращались, даже некоторые руководители, говорят — в Тамбовской области столько храмов строится, а нравственность понижается. Но хотелось бы им сказать, что если бы храмы совсем не строились, то тогда вообще вопрос о нравственности не ставился бы, потому что ее не было бы совсем, было бы как в Европе сейчас… То, что мы понимаем как безнравственность, на Западе в порядке вещей и защищено законом. Нужно находить слова, которые меняли бы людей, разворачивали их в сторону добра и праведной жизни.
Чем живут православные христиане в глубинке? Какие проблемы стоят перед архиереями и священниками? Об этом — в интервью с епископом Уваровским Игнатием.
В Церкви нашлись ответы на вопросы
— Владыка, расскажите, как Вы пришли к вере?
— К вере я пришел уже в зрелом возрасте, во время учебы в высшем учебном заведении, на третьем курсе. Родители меня не воспитывали в вере, но мои бабушки были глубоко верующие. Бабушку по отцовской линии я не помню, она рано умерла, но оставила после себя иконы старинные, Библию. А бабушка по материнской линии, когда я был совсем маленьким, читала надо мной молитвы и крестила меня на ночь своей шершавой крестьянской рукой, — она была русская крестьянка. Это мне запомнилось.
Ну, а потом, когда в зрелом возрасте встали вопросы взрослой жизни, которые надо было самостоятельно решать, надо было на что-то опираться, а опоры, как таковой, не было. И она нашлась в Православной Церкви: с ее помощью я нашел ответы на те вопросы, которые жизнь поставила передо мной в двадцатилетнем возрасте. Через эти трудности и искания я пришел к вере. И, конечно, мое воспитание было нравственным, через него закладывался фундамент порядочной жизни.
Когда на переломе 80-90-х годов прошлого века у нас в стране начались глобальные изменения, которые сдвигали все понятия в жизни, то многих это подкосило, кто-то увлекался чем-то нездоровым, ну, а я пришел в храм и первый раз исповедался и причастился. Было это в 1992-м году, 21 февраля. Я думаю, что это случилось по молитвам моих предков, хотя среди них я не знаю ни монахов, ни архиереев. Но, наверное, они молились, чтобы мне удержаться от падения в какие-то тяжкие грехи. Так я стал воцерковляться.
— Владыка, расскажите, как Вы пришли к вере?
— К вере я пришел уже в зрелом возрасте, во время учебы в высшем учебном заведении, на третьем курсе. Родители меня не воспитывали в вере, но мои бабушки были глубоко верующие. Бабушку по отцовской линии я не помню, она рано умерла, но оставила после себя иконы старинные, Библию. А бабушка по материнской линии, когда я был совсем маленьким, читала надо мной молитвы и крестила меня на ночь своей шершавой крестьянской рукой, — она была русская крестьянка. Это мне запомнилось.
Ну, а потом, когда в зрелом возрасте встали вопросы взрослой жизни, которые надо было самостоятельно решать, надо было на что-то опираться, а опоры, как таковой, не было. И она нашлась в Православной Церкви: с ее помощью я нашел ответы на те вопросы, которые жизнь поставила передо мной в двадцатилетнем возрасте. Через эти трудности и искания я пришел к вере. И, конечно, мое воспитание было нравственным, через него закладывался фундамент порядочной жизни.
Когда на переломе 80-90-х годов прошлого века у нас в стране начались глобальные изменения, которые сдвигали все понятия в жизни, то многих это подкосило, кто-то увлекался чем-то нездоровым, ну, а я пришел в храм и первый раз исповедался и причастился. Было это в 1992-м году, 21 февраля. Я думаю, что это случилось по молитвам моих предков, хотя среди них я не знаю ни монахов, ни архиереев. Но, наверное, они молились, чтобы мне удержаться от падения в какие-то тяжкие грехи. Так я стал воцерковляться.
Призвание
— Какой момент стал поворотным, когда вы решили, что Ваша дальнейшая стезя — монашество?
— Несколько лет я активно участвовал в церковной жизни, читал духовную литературу и, самое главное, ездил в Троице-Сергиеву Лавру. Жил я недалеко от Лавры, в Подмосковье, в одну сторону мне надо было ехать несколько остановок до ВУЗа, в котором я учился (Московский государственный университет леса — прим. ред), он находился в Мытищах, а в другую сторону надо было ехать, чтобы добраться до Сергиева Посада.
Я туда, по непонятному для меня сначала влечению, зачастил, стал интересоваться творениями святых отцов о монашестве, прочитал, наверное, почти все книги, тогда доступные. Это Иоанн Кассиан Римлянин, «Лествица», святитель Игнатий — не все его творения, но основные: «Приношение современному монашеству», «Аскетические опыты», другие книги о молитве.
В Лавре же познакомился я с монашеским богослужением, которое очень сильно отличалось от приходского — приходское обычно часа полтора, максимум два, но в Лавре были длинные монастырские службы. Во время присутствия на этих удивительно красивых богослужениях Господь открыл мне Себя, и соприкосновение с Божией благодатью совершило переворот в душе. Потому что одно дело, на каком-то умственном уровне понимать, что монашество — это такое великое таинство, призвание, а с другой стороны, когда ты укреплен благодатью Божией, ощущать, что это действительно мой путь, моя жизненная стезя. В 1995 году, через год после окончания университета я пришел в Иоанно-Богословский монастырь Рязанской епархии.
— Владыка, скажите, были ли трудности с принятием пострига, в дальнейшем — священного сана? Как отреагировали на это Ваши близкие, родители? Часто бывает, что для родителей иноческий путь детей — это большое испытание.
— Для верующих родителей, глубоко верующих, воцерковленных, это — не совсем испытание, а даже радость в некотором смысле. Но для людей, которые мыслят категориями земных успехов, наверное, это считается какой-то катастрофой, что и было в уме и сознании моих родителей, когда они об этом узнали. Со временем в монастыре на меня обратили внимание, мое продвижение по каким-то должностям, послушаниям было достаточно быстрым.
Невоцерковленные, неверующие родители и на почве духовной жизни не духовными критериями меряют, а земными. Когда в 1999-м году, через четыре года, я уже стал священником, они успокоились совсем и дальше, я думаю, они только за меня радовались. Вначале было трудно, непонятно, но мне пришлось проявить волю, решимость, твердость. Я считаю, что у каждого человека в какие-то моменты это обязательно должно присутствовать. И дальше отношения с родителями стали достаточно теплыми.
— Владыка, скажите, были ли трудности с принятием пострига, в дальнейшем — священного сана? Как отреагировали на это Ваши близкие, родители? Часто бывает, что для родителей иноческий путь детей — это большое испытание.
— Для верующих родителей, глубоко верующих, воцерковленных, это — не совсем испытание, а даже радость в некотором смысле. Но для людей, которые мыслят категориями земных успехов, наверное, это считается какой-то катастрофой, что и было в уме и сознании моих родителей, когда они об этом узнали. Со временем в монастыре на меня обратили внимание, мое продвижение по каким-то должностям, послушаниям было достаточно быстрым.
Невоцерковленные, неверующие родители и на почве духовной жизни не духовными критериями меряют, а земными. Когда в 1999-м году, через четыре года, я уже стал священником, они успокоились совсем и дальше, я думаю, они только за меня радовались. Вначале было трудно, непонятно, но мне пришлось проявить волю, решимость, твердость. Я считаю, что у каждого человека в какие-то моменты это обязательно должно присутствовать. И дальше отношения с родителями стали достаточно теплыми.
Не напрашиваться и не отказываться
— Владыка, Вы помните тот день, когда вы узнали, что будете епископом новообразованной епархии? Как это было, насколько для Вас это было неожиданно?
— Так рано — для меня, действительно, было неожиданно. Когда началось деление епархий, и нашего настоятеля, помощником которого я был в монастыре (Дионисий, епископ Касимовский и Сасовский — прим. ред.), священноначалие определило быть епископом вновь образованной епархии в Рязанской области, я понял, что и меня со временем начнут рассматривать как кандидата. Я видел, что в некоторых епархиях происходит деление, а вакантные кафедры остаются, не хватает кадров. Но что так быстро, я никак не ожидал.
7 декабря 2011 года покинул нашу обитель владыка Дионисий, меня назначили исполняющим обязанности настоятеля, а в феврале 2012 года я уже был вызван в Московскую Патриархию. Подготовка и утверждение моей кандидатуры длилась долго, почти год, но для меня этот год пролетел неожиданно быстро.
Я, приученный к монашескому послушанию и наставленный отцом Авелем (наместник Иоанно-Богословского монастыря — прим. ред.), который говорил, что «ни на что не напрашивайся, ни от чего не отказывайся, когда живешь в монастыре», решил положиться на волю Божию. Решил быть таким, какой я на самом деле есть, не стараться себя показывать хуже или делать себя в лице других человеком недостойным и как-то принижать себя словом или делом.
— Вас назначили в новообразованную Уваровскую епархию при Тамбовской митрополии. Скажите, что-то Вас раньше связывало с тамбовской землей?
— Я не был никогда на тамбовской земле, но духовная связь очевидна. Именно на тамбовской земле с 43-го по 46-й годы прошлого века служил святитель Лука (Войно-Ясенецкий), а я почти пять лет служил в часовне, освященной в честь этого замечательного святого. Находилась она в военном госпитале в Рязани. Вскоре на месте часовни был сооружен храм.
С 2001 по 2006 год я окормлял военный госпиталь и служил в этой часовне, молился святителю Луке, каждый четверг мы совершали молебен с акафистом, а через субботу мы служили там литургию, общались с солдатами, курсантами, крестили их. И я думаю, что духовная связь присутствует, потому что святитель Лука был епископом на тамбовской земле, и у нас в монастыре отец Авель его очень почитал, и я ему служил достаточно много. Может быть, еще что-то есть, но это самое первое, что приходит на ум.
— Я не был никогда на тамбовской земле, но духовная связь очевидна. Именно на тамбовской земле с 43-го по 46-й годы прошлого века служил святитель Лука (Войно-Ясенецкий), а я почти пять лет служил в часовне, освященной в честь этого замечательного святого. Находилась она в военном госпитале в Рязани. Вскоре на месте часовни был сооружен храм.
С 2001 по 2006 год я окормлял военный госпиталь и служил в этой часовне, молился святителю Луке, каждый четверг мы совершали молебен с акафистом, а через субботу мы служили там литургию, общались с солдатами, курсантами, крестили их. И я думаю, что духовная связь присутствует, потому что святитель Лука был епископом на тамбовской земле, и у нас в монастыре отец Авель его очень почитал, и я ему служил достаточно много. Может быть, еще что-то есть, но это самое первое, что приходит на ум.
Светильник, который виден всем
— Владыка, вы прожили в монастыре около 17 лет. Существует мнение, что епископ не может в полной мере исполнять монашеские обеты. Удается ли Вам совмещать епископское служение с монашеским укладом жизни?
— Конечно, монашеский образ жизни — сокровенный образ жизни и должен быть таковым. А епископ несет больше публичное служение и находится на таком светильнике, который виден всем. И совместить такие служения бывает очень трудно, но я думаю, что возможно. Примеры у нас есть — святитель Питирим, епископ Тамбовский, был монашеского склада, он был архимандритом и из монастыря назначен был на епископское служение.
И на кафедре, как мы знаем из его жизнеописания, он не оставлял монашеского сокровенного внутреннего делания и старался хотя бы на малое время удаляться от общественной деятельности, стремился побыть наедине с Богом. Так что, мне есть на кого равняться, по молитвам святителя Питирима, надеюсь, Господь и мне даст сил заботиться о епархии и не оставлять монашеского делания.
— Владыка, Вы сказали, что архиерей стоит на высоком светильнике, который виден всем, его служение публичное. Сегодня, когда епископов в нашей Церкви достаточно много, архиерей далек от паствы, от духовенства, или все-таки что-то меняется в нашей церковной жизни?
— Далек или близок — это зависит от архиерея, в какое время и в каком месте он ни служил бы. Хотя бывает, действительно, трудно быть доступным для всех всегда и во всем. Но вот эта реформа — деление епархий — очень правильная. Я думаю, эту мысль внушил Дух Божий нашему священноначалию, нашему Святейшему Патриарху.
По моему мнению, самая трудная проблема для решения сейчас — это наша разобщенность, удаленность, отчужденность друг от друга. Если мы возьмем церковную среду-то существует разрыв между архиереем и духовенством, между духовенством и мирянами. Нечто похожее происходит и в иных сферах общества. Сегодня, например, директора заводов, руководители живут одной жизнью, простой работящий народ живет другой жизнью, в семьях тоже бывают сейчас разные убеждения, установки, взгляды на жизнь, и это тоже разделяет.
В результате те проблемы, которые ставит перед нами жизнь сегодня, не решаются или решаются с большим трудом, потому что только едиными усилиями мы можем решить серьезные задачи. Одному человеку бывает очень трудно. Передо мной стоят задачи первого епископа вновь образованной епархии. Да я, может быть, за всю свою оставшуюся жизнь не смогу сделать все, что здесь нужно сделать. Нужно, может быть, не одно поколение таких епископов.
— Далек или близок — это зависит от архиерея, в какое время и в каком месте он ни служил бы. Хотя бывает, действительно, трудно быть доступным для всех всегда и во всем. Но вот эта реформа — деление епархий — очень правильная. Я думаю, эту мысль внушил Дух Божий нашему священноначалию, нашему Святейшему Патриарху.
По моему мнению, самая трудная проблема для решения сейчас — это наша разобщенность, удаленность, отчужденность друг от друга. Если мы возьмем церковную среду-то существует разрыв между архиереем и духовенством, между духовенством и мирянами. Нечто похожее происходит и в иных сферах общества. Сегодня, например, директора заводов, руководители живут одной жизнью, простой работящий народ живет другой жизнью, в семьях тоже бывают сейчас разные убеждения, установки, взгляды на жизнь, и это тоже разделяет.
В результате те проблемы, которые ставит перед нами жизнь сегодня, не решаются или решаются с большим трудом, потому что только едиными усилиями мы можем решить серьезные задачи. Одному человеку бывает очень трудно. Передо мной стоят задачи первого епископа вновь образованной епархии. Да я, может быть, за всю свою оставшуюся жизнь не смогу сделать все, что здесь нужно сделать. Нужно, может быть, не одно поколение таких епископов.
Я думаю, что увеличение количества архиереев и духовенства, которое будет доступно для архиерейского взгляда и внимания, послужит тому, то мы станем ближе друг к другу. Будем больше понимать друг друга и решать те задачи, которые перед нами ставит сегодня жизнь, наше священноначалие, наша вера и, конечно, наша общественная жизнь. Я думаю, что все будет правильно, если враг рода человеческого не включится и не внесет в эти процессы каких-то своих соблазнов, которым мы можем поддаться. Будем молиться, чтобы этого в больших масштабах не произошло.
Разница между монастырём и епархией
— Многие из назначенных епископов после хиротонии не были хорошо знакомы с жизнью епархиального управления. Что для Вас лично оказалось наиболее сложным в организации работы новой епархии? И что, как вам кажется, необходимо сделать в первую очередь?
— В первую очередь мне нужно сделать то, что поручило священноначалие. У нас есть несколько главных направлений, которые нужно прорабатывать: это социальное служение, миссионерская деятельность, деятельность в образовательной сфере и работа с молодежью.
Но сама епархиальная жизнь, еще раз хочу сказать, мне не совсем знакома. Я был настоятелем и руководителем монастыря только один год, и только в это время присутствовал на каких-то совещаниях, на епархиальных советах, один раз был на епархиальном собрании. В основном, конечно, я занимался хозяйственной жизнью в монастыре, имел пастырский опыт при окормлении воспитательной колонии военного госпиталя, служении в городе Рязани, на подворье монастыря.
Как устроена епархия, как она должна работать — для меня это не совсем знакомо. Я сейчас пользуюсь советами митрополита Феодосия (митр. Тамбовский и Рассказовский, управляющий Тамбовской митрополией), как организовать отделы, кого лучше назначить; здешних священников я тоже не знаю, один-два-три месяца — это не срок для того, чтобы узнать человека.
— Владыка, расскажите, как строится Ваш обычный день, работаете ли Вы утром или по вечерам, какое у Вас правило планирования времени?
— У нас в монастыре был свой режим, которого мы придерживались. Подъем был обычно в пять утра. Я привык к этому времени, обычно в это время я и встаю, в пять — в шесть. Здесь сразу не получается идти в храм, но обычно через некоторое время я стараюсь приезжать в кафедральный собор, или служить или, просто молиться.
После богослужения занимаюсь текущими вопросами, встречами — сейчас у нас совсем рядом с кафедральным собором идет строительство нового Епархиального управления. Потом, если есть возможность, отъезжаю домой, там немножко прихожу в себя от утренних дел, а вечером опять приезжаю в епархиальное управление, иду на богослужение.
Привычка утреннего и вечернего присутствия на богослужении осталась со времени жизни в монастыре. От этого есть большая духовная польза, поддержка, от которой отказаться в таких новых условиях для меня просто невозможно, и я поэтому стараюсь утром и вечером бывать хотя бы некоторое время в храме. Вот такой примерно у меня распорядок дня.
— Владыка, вы были долгое время экономом монастыря, потом были исполняющим обязанности настоятеля Иоанно-Богословского монастыря. Скажите, в чем существенное различие в управлении монастырем и епархией?
— Я еще не до конца понял, что значит управлять епархией, и считаю, что я здесь как младенец. Полноценное сравнение управления хозяйственной жизнью монастыря с управлением епархией мне пока сделать трудно. Можно сказать о том, что в монастыре жизнь проходит как в граде небесном, где много храмов, где обстановка, в которой ты большую часть время находишься, вся настраивает на стремление к Царству Небесному. А здесь, в епархии, атмосфера больше мирская, земная, со своими заботами, вопросами, передрягами, интересами.
В этой обстановке трудно, наверное, если ты не укреплен достаточно сильно, сделать так, чтобы эта мирская суета не проникала в тебя, не перетряхивала тебя каждый день, а все-таки какую-то целостность ты сохранял. В монастыре вся братия стремится к одному, и легче идти по этому пути. Здесь такого чувства плеча, такого полного устремления к духовным ценностям у идущих рядом часто не бывает. Но я думаю, что со временем это образуется, я буду стараться, чтобы в епархиальной жизни у нас был дух такой же, как в монастыре.
— У нас в монастыре был свой режим, которого мы придерживались. Подъем был обычно в пять утра. Я привык к этому времени, обычно в это время я и встаю, в пять — в шесть. Здесь сразу не получается идти в храм, но обычно через некоторое время я стараюсь приезжать в кафедральный собор, или служить или, просто молиться.
После богослужения занимаюсь текущими вопросами, встречами — сейчас у нас совсем рядом с кафедральным собором идет строительство нового Епархиального управления. Потом, если есть возможность, отъезжаю домой, там немножко прихожу в себя от утренних дел, а вечером опять приезжаю в епархиальное управление, иду на богослужение.
Привычка утреннего и вечернего присутствия на богослужении осталась со времени жизни в монастыре. От этого есть большая духовная польза, поддержка, от которой отказаться в таких новых условиях для меня просто невозможно, и я поэтому стараюсь утром и вечером бывать хотя бы некоторое время в храме. Вот такой примерно у меня распорядок дня.
— Владыка, вы были долгое время экономом монастыря, потом были исполняющим обязанности настоятеля Иоанно-Богословского монастыря. Скажите, в чем существенное различие в управлении монастырем и епархией?
— Я еще не до конца понял, что значит управлять епархией, и считаю, что я здесь как младенец. Полноценное сравнение управления хозяйственной жизнью монастыря с управлением епархией мне пока сделать трудно. Можно сказать о том, что в монастыре жизнь проходит как в граде небесном, где много храмов, где обстановка, в которой ты большую часть время находишься, вся настраивает на стремление к Царству Небесному. А здесь, в епархии, атмосфера больше мирская, земная, со своими заботами, вопросами, передрягами, интересами.
В этой обстановке трудно, наверное, если ты не укреплен достаточно сильно, сделать так, чтобы эта мирская суета не проникала в тебя, не перетряхивала тебя каждый день, а все-таки какую-то целостность ты сохранял. В монастыре вся братия стремится к одному, и легче идти по этому пути. Здесь такого чувства плеча, такого полного устремления к духовным ценностям у идущих рядом часто не бывает. Но я думаю, что со временем это образуется, я буду стараться, чтобы в епархиальной жизни у нас был дух такой же, как в монастыре.
Ну, а в административных вопросах, я думаю, существенного различия нет, только бумаг побольше в епархиальной жизни. Дробление епархий как раз рассчитано на то, чтобы меньше заниматься административными делами, а сместить акцент в сторону пастырского служения, как раз об этом Святейший Патриарх говорил.
Чем живут люди
— Владыка, расскажите, как и чем живет Ваша паства, жители Тамбовщины, сложились ли какие-то отношения Церкви и общества здесь, наладился ли какой-то диалог с местными властями, и с чем к Вам сегодня приходят люди?
— Живут наши люди везде одними и теми же стремлениями, наверно. Все мы земные люди, не Ангелы Божии, носим на себе плоть, которую нужно одевать, как-то укреплять. О духовном мне сейчас трудно сказать, потому что я не исповедую ежедневно. А то, что стремятся люди обустроить свой быт, сделать свой дом и прилегающую к нему территорию благоустроенной, заметно.
Это нормальное увлечение. В Священном Писании написано, что священником, пастырем может стать тот, кто свой дом правит хорошо, у кого в доме порядок. Как он может в доме церковном наводить порядок, если он в своем доме в семейном, в бытовом плане порядок не может навести?
Отношения и с руководством, и с населением, и с прихожанами у меня хорошие. И главы районов, главы городов, глава Уварова — верующие люди, есть среди них и те, кто исповедуется, причащается, так что с такими людьми диалог возможен.
— Владыка, насколько сильно пострадала церковная жизнь в советское время в Вашей епархии? Есть ли сведения о прославленных новомучениках, служивших на уваровской земле?
— На нашей земле служил отец Петр Космодемьянский. Все мы знаем Зою Космодемьянскую, она стала героем Советского Союза, А вот ее родной дед пострадал от представителей этой советской власти в 18-м году в Гавриловском районе. Ему установлен памятный крест.
Можно назвать и наших святых земляков — святитель Афанасий (Сахаров), священноисповедник, уроженец Инжавинского района, священномученик Василий (Богоявленский), архиепископ Черниговский, уроженец Кирсановского района. Также есть несколько пока непрославленных священномучеников. Среди них — протоиерей Григорий Христорождественский, он служил в Мучкапском районе с 1915 по 1930 год.
— Известно, что на территории Уваровской епархии были монастыри, которые сейчас или закрыты, или перестали быть монастырями. Владыка, планируется ли какое-то воссоздание монашеской жизни на Уваровской земле?
— Конечно, хорошо, когда монахи живут в одном месте, и это место освящается, климат духовный меняется в лучшую сторону, но если до революции у нас было много духовенства и монахов, и были желающие идти в монашество, то сейчас курс жизни переориентирован больше на земное устроение, не на духовные, вечные ценности, поэтому монахов сейчас очень мало.
Еще отец Авель говорил, что монахов мало, а те, кто есть, как он выразился, «никудышные». Поэтому трудно сейчас с организацией жизни в монастыре, очень трудно. Без Божией помощи, без благословения Божиего, я думаю, тут трудно очень сделать. Вообще, монашество значительно умалилось. По опыту монашеской жизни в монастыре хочу сказать, что настоящих, истинных монахов очень мало даже в многочисленных монастырях.
Внешне благочестивые, которые занимаются внешним деланием, хранением монастырского устава, есть, а тех, которые настроены на внутреннее делание, почти нет, их очень мало. Да и те, которые есть, зачастую плутают в каких-то дебрях. А без таких делателей как можно что-то возродить?
Священник не должен быть требоисполнителем
— Владыка, а сколько сейчас в епархии священнослужителей? Есть ли среди Ваших прихожан желающие принять священный сан? И на что Вы более всего обращаете внимание будущих пастырей?
— Вот что здесь радует, на тамбовской земле, что есть желающие принять священный сан. Но священников у нас немного: когда я пришел, мне передали 34 личных дела священнослужителей, 33 священника и один диакон. С того времени совершено несколько хиротоний, две диаконских и три священнических.
Будем надеяться, что их количество духовенства увеличится, потому что в этом есть большая нужда. В некоторых местах священники разрываются, больше занимаются требами: приедут в какое-нибудь село, причастят или покрестят, отпоют и сразу в другое место. А общения духовного, организации каких-то общих дел почти нет.
Конечно, это неправильно, когда священник бывает только требоисполнителем. Это было в советское время. А сейчас, когда можно проповедовать, общаться с людьми, надо этим заниматься, но для полноценной церковной жизни священников у нас в епархии не хватает.
— Строя церковную жизнь сегодня, с каким проблемами Вы сталкиваетесь? Уже прошло некоторое время, как Вы находитесь в Уваровской епархии, чему учите священников, чего стараетесь не допустить?
— Служение священника основано на самоотвержении. Если священник будет оглядываться назад, как жена Лотова, «никто, возложивший руку свою на рало и озирающийся назад, не благонадежен для Царствия Божия» (Лк.9:62), то у него ничего не получится. И если священник больше занимается решением своих бытовых, семейных проблем, его интересуют больше деньги, тогда это не священник, а просто наемник, который нанимается за определенную плату что-то делать в церкви, то есть он церковь использует как площадку для обеспечения своей личной семейной жизни. В этом я вижу опасность.
Нужно, чтобы священники полностью отдавались своему служению. И по слову Божию, все остальное придет: и жизнь организуется, и приход будет полноценным, и прихожан оберется вокруг много, и все у него будет. А если народ увидит, что священник быстро служит и потом куда-то уезжает или требничает ради того, чтобы деньги получить, и дальше уже у него мысль не идет, то народ не пойдет к такому священнику. Священников нужно призывать к тому, чтобы они были не требоисполнителями, а действительно священниками.
— Часто приходится слышать, что теплохладность, цинизм, окамененное нечувствие — это типичные проблемы сегодняшних христиан. Что Вы думаете по этому поводу?
— Это из-за того, что у нас нет здоровых ориентиров, информационное поле, в котором мы живем, рассчитано только на жизнь по выгоде. Не видят альтернативы люди, поэтому ожесточаются. Надо им показать, что есть альтернативный образ жизни. Вот первые христиане чем отличались от язычников, чем они действовали на язычников? Тем, что они любили друг друга и помогали друг другу.
Язычники говорили: «посмотрите, как они любят друг друга», — и со временем в языческой империи много людей обратилось в христианство из-за этого. Если люди увидят настоящие духовные ориентиры, тогда вот эта теплохладность, жестокосердие, отчужденность, холодность могут уйти из нашей жизни.
— Сегодня часто задают вопрос: у нас в стране 80% православных, строится множество храмов, и при этом самые высокие показатели по табакокурению, наркомании, разводам и абортам. Как Вы думаете, с чем это связано?
— Иуда был рядом со Христом, но он стал сребролюбцем и предателем. Так же и в нашей жизни — много храмов строится, люди это видят, но они живут в своем измерении. КПД наших усилий по воцерковлению общества небольшой. Жизнь настолько сейчас усложнилась и сжалась, что близкий вам человек может иметь совершенно иное сознание, чем у вас. А если бы не было храмов совсем, то была бы еще хуже ситуация.
Ко мне тоже с такими вопросами обращались, даже некоторые руководители, говорят — в Тамбовской области столько храмов строится, а нравственность понижается. Но хотелось бы им сказать, что если бы храмы совсем не строились, то тогда вообще вопрос о нравственности не ставился бы, потому что ее не было бы совсем, было бы как в Европе сейчас… То, что мы понимаем как безнравственность, на Западе в порядке вещей и защищено законом. Нужно находить слова, которые меняли бы людей, разворачивали их в сторону добра и праведной жизни.